двора.
Это было нехорошо, нечестно, но Ольха чувствовала, как вместе с грязной водой вымывается и злость из ее тела. Конечно, это ненадолго, но удивительно приятно сидеть в странно нежной мягкой воде, где ажурная пена поднимается выше головы. Эти русы знают некие секреты, их вода разом снимает усталость, наполняет бодростью и, что просто неприлично в ее положении, даже весельем.
Ключница сама помогла Ольхе вытереться мохнатым, как щенок, полотенцем, а девки кликнули стражей. Те помогли вынести бадью с водой. Ингвара, как успела Ольха рассмотреть до того, как дверь за ними захлопнулась, в коридоре не было.
Оставшись одна, она бросилась к окнам. Двор после их приезда разом ожил. Известие о великом пире выдернуло из подвалов сонную челядь, закружило народ, подбавило огня в разговоры, а смех и шуточки зазвучали даже в самых мрачных углах.
Из подвалов выкатывали бочки с вином и хмельным медом, из других выносили копченые и соленые туши, бочки с рыбой, несли на шестах огромные связки колбас, одни толщиной в бедро взрослого мужчины, другие тоньше пальчиков младенца.
Вовсю дымили гигантские печи, где коптили, парили, пекли, жарили мясо, птицу, рыбу. Откормленных жирных гусей ощипывали, резали по спинам острыми ножами, пластали, потрошили, вынимали кости, натирали мясо солью, вешали коптить, но эти гуси будут готовы к осени, их надо коптить с неделю, а потом месяц проветривать на сквозняке, потому Ольха обратила взор на другую часть двора, где кололи свиней.
Головы самых могучих зверей бережно отделяют, чтобы закоптить до весны, а остальные разрезают, нижние челюсти отдают коптить, сама голова пойдет на студень, мозги подадут на стол свежими, сожрут как лакомство, языки тоже съедят свежими, хотя часть могут и закоптить.
Потом снимают слой лучшего сала, остальное сало, что больше похоже на жир, срезают для челяди. Потом вынимают печень и ливер, съедят свежими и добавят в колбасы…
Она со вздохом отвернулась. Даже сюда слышно было, как, подвесив окровавленные туши на крюки, огромными широкими ножами, тяжелыми, как мечи, срубывают пласты мяса, швыряют на великанские чугунные сковороды. Те стояли под стеной забора по всему двору. Это был страшный город, страшный своими немыслимыми размерами.
Другое окошко выходило на задний двор, оттуда слышался лязг железа, хриплые выкрики. Ольха подтащила лавку, взобралась. Там на мечах упражнялись четверо. Молодой воин искусно орудовал щитом и длинным мечом, умело теснил сразу троих противников. Одет он был богато, не простой воин, а когда повернулся, Ольха поразилась его сосредоточенному лицу, умному, так не похожему на лицо ратника, распаленного боем. Это был Влад, подвойский, как его называл Ингвар, что-то вроде подвоеводы, как поняла она. Именно он в действительности захватил ее крепость!
Она смотрела с недоброжелательностью, желая, чтобы его поразили, а так как бой не настоящий, то хотя бы он упал и сломал ногу! Но Влад бьется изо всех сил, бьется умело, в руках чувствуется мощь опытного бойца, а трое ратников наверняка уже слышат вкусные запахи с главного двора, с тоской ждут, когда их подвойский угомонится…
Скрипнула дверь. Не оборачиваясь, она уже знала, что ей в спину смотрит Ингвар. Проверяет, поняла с горькой насмешкой. Теперь все время будет чувствовать взгляд своего тюремщика.
– Я все хотела спросить, – сказала она медленно, – почему у него длинные волосы?
– У кого? – раздался за спиной его сильный, немножко хрипловатый мужественный голос. Ей почему-то захотелось, наверное подействовала тряска на коне, чтобы он произнес ее имя.
– Влада. У вас эти нелепые чубы… я слышала, что вы, как морской народ, зовете их оселедцами, по- нашему – селедками. А славяне вас дразнят вообще… гм… Один Влад волосами больше похож на человека.
Ингвар усмехнулся:
– На волосы кто из мужчин обращает внимание? Растут и растут. Когда становятся слишком длинными, их обрезают. Не слишком коротко, чтобы голова зимой не мерзла. У нас это как-то связано с нашими древними богами. Наш народ избранный, так говорят волхвы. Мы заключили союз с богом, что будем исполнять его заветы, а он нас за это спасет. Ну, когда придет конец света. Вытащит за волосы из пламени, в котором будет гореть весь мир. Или тонуть, не помню. Для этого оставляем чубы, чтобы ему было за что ухватиться.
– Но… – сказала она, несколько сбитая с толку. – Не проще разве оставлять длинные волосы? Как у Влада? Как у древлян? Да и голова не будет зимой мерзнуть.
Он отмахнулся:
– Волхвы говорят, что обычай появился, когда наше племя жило в знойных странах. В Индии! Там голову поневоле бреют, жарко. С той поры так и осталось. Волхвы вообще цепляются за старое. Мол, боги так велели, менять нельзя, что бы в мире ни происходило. У иудеев волхвы вообще обрезание делают каменными ножами! Ибо еще с того времени заведено, когда даже меди не знали.
– Что такое обрезание? – спросила Ольха.
Он поперхнулся, посмотрел в ее невинно распахнутые глаза, промямлил неуклюже:
– Это вроде пуповины… только в другом месте. Словом, Влад хоть и похож больше на варяга, чем на руса… но не варяг и не рус. Он – русич.
– Рус? – переспросила она, не поняв.
– Нет, русич. Сын от брака руса со славянкой. Таких уже много, ты их просто не различаешь. Да мы их сами не различаем. За ненадобностью. Какая разница, из какого рода-племени? Мы ведь сейчас лепим совершенно новое племя. Вернее, новый народ.
– Он дружинник?
– Старший дружинник. Понимаешь, когда русы еще только захватили северные земли… ну, где построили Новый Град, то один из местных князей, по прозвищу Вадим Хоробрый, поднял восстание. Была сеча. В конце концов Вадим пал, его племя оказалось под рукой русов снова. Один из воевод, Ольгард, взял молодую жену Вадима себе… Этот Влад и есть сын Ольгарда и Травицы. Он хорош в бою, умен, уже водит в
