Она вскинула брови:
– А что? Я уж совсем не нуждаюсь в утешении?
Ингвар смотрел на нее с сомнением. Лицо его было неподвижно, однако в глазах поблескивали злые огоньки. Похоже, не считал, что ей может потребоваться утешение вообще. Но когда заговорил, взор его уперся в пол, а голос стал несколько досадливым:
– Просто она… чересчур проста.
– Мы все просты.
– Она проста как корова. Ей все одно, кто будет ее быком, лишь бы он был самый сильный и здоровый. Ну, чтобы от него был приплод крепкий… И побольше.
От удовольствия горячая кровь бросилась в ее лицо с такой силой, что щеки защипало как ошпаренные. А Ингвар неожиданно добавил с пренебрежением:
– Ей бы среди древлян жить. Там с коровами не считаются. Берут за веревку и ведут, куда хотят.
Ольха опешила от нежданного оскорбления:
– За веревку? Это старинный обычай! Обычай умыкания!
Ингвар прищурился насмешливо:
– Самый древний, значит, самый лучший?
– Да, – отрезала она. – Что хорошего, когда молодые сходятся по любви? Много понимают в своем телячьем возрасте! Куда лучше у тиверцев, там все решают родители. Им, с их жизненным опытом, виднее, кого с кем повязать, кто с кем уживется, от кого здоровые дети пойдут.
– А у древлян? – спросил он совсем насмешливо.
– Еще лучше, – отрезала она с вызовом. – Только настоящий мужчина способен похитить девку из чужого племени! Это не просто. Надо быть не просто лазутчиком, но суметь высмотреть ту, что по сердцу, подкрасться, схватить, связать и бегом унести, когда по пятам гонятся разъяренные воины… От таких мужчин рождаются сильные дети. А те мужчины, которые не сумели добыть себе жен похищением, остаются без потомства. Так сами боги отсеивают слабых.
Он окинул ее придирчивым взглядом. Все верно, древляне по большей части люди рослые, крепкие, мускулистые.
– Но как же ты? – спросил он.
– Что я?
– Не обидно, когда тебя схватят, как бессловесную овцу, и потащат неизвестно куда и кто?
Она гордо выпрямилась:
– Я княгиня!
– Это уже слышал.
– Княгинь не воруют. Мы сами решаем свою судьбу. У князей, в отличие от простолюдинов, хватает ума, чтобы выбрать то, что самое лучшее.
– Для них?
– И для племени.
Он выглянул в окно, бросил с мрачным удовлетворением:
– Повозку уже подогнали. Пошли!
Солнце клонилось к закату. Длинные тени перекрыли улицу, воздух был теплый, устоявшийся, а небо стало синим. Только на западе облака медленно окрашивались алым светом.
У крыльца стояла повозка, запряженная тройкой коней. Дуги были украшены лентами, словно на свадьбе, у коренного под дугой висел бубенчик. Даже Ингвар почуял неуместность такого украшения. Ольха ощутила его настроение, сказала просяще:
– Я дала слово. Могу я поехать верхом?
– Можешь, – ответил Ингвар. Тут же ощутил, что сказал чересчур быстро, вынужденно, озлился на себя. – Но с тобой поедут мои люди.
– Благодарю.
Он кивнул дружинникам, Боян тут же подъехал ближе. Он был на вороном жеребце, тот храпел как огненный змей, выворачивал шею, пытаясь цапнуть седока зубами за сапог.
– Возьми еще Окуня, – велел Ингвар. – И глаз с нее не спускайте.
Боян смерил Ольху недобрым взором. Процедил медленно, с расстановкой:
– На этот раз не уйдет. Я горлицу бью на лету за сорок саженей. А стрелы мои острые.
– Я дала слово, – напомнила она, уже сердясь. – А я, в отличие от тебя, раба своего слова.
Она наблюдала, как воевода пытается сесть на коня, дышит тяжело, его чуть ли не силой усадили в повозку. Ту самую, что пригнали для нее. Когда Окунь заботливо укутал ему ноги медвежьей шкурой, словно старому деду, Ингвар чуть его не убил. В ответ непреклонный Окунь натянул шкуру до плеч, подоткнул за спиной, чтобы не дуло.
Ольха отводила взор. Противника хорошо видеть поверженного, но не униженного. Кровавый пес Олега заслуживает смерти, но не позора. Хотя нет позора быть раненым и ехать в повозке. Может быть, видит позор быть раненным женщиной? Которой победно скакать на коне, в то время когда его повезут, как
