– Князю виднее, – сказала она только для того, чтобы сказать что-то. В том, что Ингвар ускакал ночью, для нее тоже было много пугающего и странного.
– Нашему в самом деле виднее, – согласился Асмунд. – Но это видно не сразу. Бывало, только через годы вдруг видишь, зачем он делал то, что всем нам казалось дурью.
– Он в самом деле Вещий?
Асмунд кивнул. Глаза стали строгими.
– Только редко рассказывает, что видит. Во многом знании, говорит, много горя. Видать, в самом деле горы невеселого зрит в грядущем.
Она подумала, покачала головой:
– Мне грядущего лучше не зреть.
Голос ее прервался. Асмунд погладил ее по голове. Ладонь у него была огромная, как весло, и шероховатая, как кора дерева, но Ольха чувствовала доброту и утешение в жесте старого воеводы.
– Мы все живем не так, как хотим.
– Почему?
– Ольха, да половина киевлян, будь их воля, вовсе не слезала бы с печи. Думаешь, с чего поляне… а может, и древляне, напридумывали сказки про Емелю-дурака или золотую рыбку? Надо – вот что движет миром! А те народы, которые «надо» ставят перед «хочу», правят теми, у кого это хотенье прет впереди всего!
Студен вернулся перед обедом. Асмунд ворчал, что за снеданком он только червячка заморил, потому на обед пусть подают ему как следует, а заодно пусть несут и ужин. Неизвестно, останется ли он на ночь, а не останется, так вдруг в дороге перекусить не удастся?
Студен туманно сообщил, что приедет, возможно, и Рудый. Он повстречался ему в десятке верст. Рудый зачем-то расспрашивал про Ольху. Асмунд тут же воспрянул духом и распорядился, чтобы стол накрыли на четверых. Даже если не приедет, то еда все равно не пропадет – их тут трое, тарелки худо-бедно да как-то очистить сумеют. Даже собакам не останется, если сама Ольха готовила.
Студен приехал даже сюда, подумала Ольха настороженно. Что бы там ни говорили о нем, но она-то знает, что он приехал ради нее. Но чего ждет от нее? Хочет взять для своей похоти? Возможно, ведь в полной мужской мощи, но маловероятно. Слишком у него прицельный взгляд, а улыбается едва-едва, всегда с некоторым опозданием.
Кто ищет или может искать ее помощи? Нет, для помощи она слаба, а хотя бы союза с нею? Хазарин, ему нужно распространить власть каганата дальше на север. Или хотя бы вернуть земли, отобранные Олегом. Вторая – Гульча, но почему-то еще не попалась навстречу, не сделала ни единого шага. Она больше озабочена продвижением своей веры, а вместе с нею и власти. Уже вся Хазария в кулаке иудеев, а если в здешних славянских племенах примут Моисея, то и они окажутся под иудеями… Хорошо это или плохо? Это лишь сменить проклятых русов на проклятых иудеев. Пожалуй, если Студеном движет не похоть, то что? Он чересчур добр, дороден и по-славянски ленив. А русы – сильны и жестоки. Они двигаются быстро и карают немедля.
– Я пойду распоряжусь насчет зелени, – сообщила она Асмунду.
– Ерунда, – проворчал Асмунд.
– Зелень?
– Все ерунда, кроме жареного поросенка. Ну и, конечно же, жареных гусей, кур, лебедей, куропаток, рябчиков…
– А также жареной рыбы, – добавила она в тон, – вареных раков… и многого другого. А также печеного, соленого, вареного, маринованного. Все-таки я принесу зелени. Ты знаешь, что раньше в наших лесах медведи были с длинными хвостами и ушами?
– Я могу рассказать про селедку, – проворчал Асмунд, – хочешь?
– Селедка в наших лесах не водится.
– Ладно… Почему ж сейчас от ушей одни огрызки? И куда хвост делся?
– Уши оборвали, когда первый раз к меду тащили. А хвоста лишился, когда от меда оттаскивали.
Асмунд оглянулся, пощупал у себя сзади пониже спины:
– Ладно, неси и зелень. Если и понравится, то разве что потеряю?.. Я не какой-то дурной медведь из ваших дремучих лесов. У меня хвост, похоже, оторвали еще в детстве.
Она боялась, что ее снова не пустят дальше отхожего места, но с приездом Асмунда стражи к ней сразу подобрели. Или стали опасаться меньше. Она прошла на задний двор, рассматривала зелень на грядках, а краем глаза косила на главный двор.
Студен вышел на крыльцо, потянулся, смачно зевнул, почесался. Ольха ожидала, что он и помочится с крыльца, как делали все поляне, да и древляне тоже, даже в княжеском доме, но Студен то ли долго общался с русами, то ли сам был излишне чистоплотен, но сходил даже по малой нужде в нужник, а оттуда неспешно пошел наискось, вдоль забора.
Ольха наблюдала с сильно бьющимся сердцем. Студен не стар, матерый, в расцвете мужских сил, статный и сильный, однако в его глазах видно больше, чем желание заголить ей подол. Да, он замечает ее девичьи достоинства, не однажды замечала, как его взгляд с удовольствием скользит по ее длинным ногам, задерживается на высокой груди, но так же он смотрел в Киеве и на арабского коня, что привезли великому князю из Багдада, горячего и с огненными глазами, обгоняющего молнию, как о нем говорили, так же смотрел на красавца сокола Скила, который не умеет промахиваться.
Она выждала, пошла с пучком укропа обратно. Студен брел так же неторопливо. Встретились у перелаза, отделяющего задний двор от головного. Студен подал руку, помогая перебраться на эту сторону. Когда заговорил, Ольха заметила, что он приглушил голос:
– Здесь просто вирий, куда тебя поместил Ингвар!
