– Золотая клетка – тоже клетка, – ответила Ольха.
Она заметила в его глазах вспыхнувшую радость. Может быть, не стоило говорить такое сразу, но ее стражи наблюдают за нею с крыльца, а у ворот сидят еще двое. Если задержится надолго даже с боярином, то кто знает, что им наказал хозяин?
Студен пошел с нею рядом, замедляя шаг так, что она вынужденно тоже пошла медленнее, пока не остановились вовсе в трех шагах от кузни. Там глухо бухали два молота, надсадно сипели мехи. На крыльце могут отрастить себе ослиные уши, даже длиной с весла большого драккара, но ничего не услышат.
– Другие женщины были бы рады, – заметил он, – окажись в таком положении.
– Я не женщина. – Голос ее прозвучал излишне резко, и она пояснила вынужденно: – Я княгиня! А это больше, чем дворовые девки для утех.
Он кивнул, в глазах было сочувствие и понимание.
– Знаю. Как боярин больше… или должен быть больше, чем лось в весенний гон. Когда на плечах целое племя или хотя бы десяток весей, как у меня, то поневоле живешь головой, а не сердцем, как хочется… И уж совсем не даешь разгуляться похоти, что у других берет верх и над головой.
Он засмеялся, в смехе звучала горькая насмешка над собой. У него было лицо умного человека, который тащит на плечах большую тяжесть, но сбросить не может, потому что нельзя сбросить, а можно только переложить на другие плечи, а те – увы! – либо хилые, либо ненадежные.
Ольха ощутила горячую симпатию. Сколько самой приходится смирять себя, начиная с тех дней, когда хотелось босоногой малышкой носиться с детворой по лужам, а строгий отец долго и занудно говорил о долге, о том, что дочери князя надо радеть о всем племени, забывая о себе, что сперва – племя, потом – ты!..
– А ты пришел с Олегом? – спросила она.
Студен поморщился:
– Разве я похож на руса?
– Нет, но ты с Олегом.
– Я славянин из племени полян. Одного из полянских племен. Был сыном князя… правда, земли моего племени были втрое меньше моих нынешних владений, но ты понимаешь, что не в богатстве и силе правда, а в справедливости! Князем мне побывать не довелось, пришли русы.
Она прошептала:
– Это я понимаю.
– Тебя, княгиню, – сказал он сочувствующе, – хотят, как полонянку, отдать за кого-то из бояр русов.
– За любого, – сказала она с горечью, – кто захочет меня взять.
– Ты… пойдешь?
– Он умрет, – сказала она просто. – Умрет раньше, чем коснется моего тела.
– Но умрешь и ты.
– Я готова, – ответила она. – Я давно уже готова.
Он украдкой огляделся, еще больше понизил голос:
– Ты права, если гибель, то пусть вместе с врагом! Но еще лучше – победить. Еще не все потеряно.
Сердце ее застучало чаще, кровь бросилась в лицо. Возбуждение охватило с такой силой, что ноги подкосились.
– Ты… можешь помочь?
Он покачал головой:
– Вряд ли. Взаимопомощь – это вернее. У меня сил не намного больше твоих. Все в руках захватчиков русов! Но их мало, а нас, славян, как муравьев. И если мы ударим разом, то сбросим гнусное ярмо вместе с ними, как сбросили раньше варягов в их холодное море.
– Как? – спросила она жадно. – Что можно сделать?
Он кивнул:
– Я вижу, ты настоящая дочь славянского народа. Мы давно готовимся к восстанию, но ты можешь помочь как никто. Только ты беспрепятственно ходишь по терему этого кровавого пса, ты вхожа в крепость Олега!
– Я владею легким мечом, – напомнила она.
Лицо его было мрачным.
– Проще ночью открыть нам дверь. Мы тоже владеем мечами! И сонных русов перебьем, как кур в тесном курятнике. Наша Киевщина будет свободна снова.
– Я все сделаю, – пообещала она. – Скорее бы…
– Я дам знак, – сказал он. – А сейчас я пойду, вон, уже начали присматриваться.
В самом деле, в саду появился Боян, шел по соседней дорожке, трогал с безучастным видом ветви.
Студен сказал громко:
