остановился в трех шагах, выволокли маленького человечка, похожего на адвоката, что приносил нам документы на поместье, но в очень растрепанной одежде. Он выгибался от боли, шипел сквозь зубы.
Майор в форме десантника доложил:
– Местный резидент!.. Не успел скрыться, поймали на пороге.
Урган потемнел, из бронетранспортера вылезали генералы, смотрят вопросительно, я сказал быстро:
– Волоки в корабль. Мы скоро придем.
В прежнем зале, куда мы стянулись снова, майор поставил пойманного на колени, заломив руки за спину. Я слышал, как затрещали кости. Адвокат прохрипел с торжеством:
– Да, вы можете меня убить… можете пытать долго и больно… но все равно ваша гибель неминуема!
Я спросил с интересом:
– Это почему же?
– Я верен принцессе Изольде, – выдавил он сквозь зубы. Майор ломал ему плечи, резидент от боли едва шевелил языком, но все еще выглядит несломленным. – Я передал ей по системе свифт, что самозванец уже здесь… и сейчас в планетной системе появится из нуль-поля суперзвездолет «Гремящий». Это боевой крейсер, что в состоянии одним залпом разнести всю эту планету… и три соседние.
Я вскинул голову, но над головой только высокий свод зала корабля.
– И скоро он будет здесь?
– Он уже здесь, – ответил резидент с торжеством. – Над планетой! Только ждут моего доклада.
Генералы, маршалы и фельдмаршалы ломанулись, как стадо баранов, к дверям, толкались и дрались у слишком узкого выхода. Я оглядел десяток оставшихся:
– А что же вы?
Урган ответил за всех бесстрашно:
– Ваше Величество, мы настолько глупы, что не понимаем своей выгоды! Мы предпочитаем умереть с честью, чем жить в позоре!
– Ну что за слова, – сказал я, – демократ сказал бы, что никакого позора вообще на свете нет, а все божья роса. Ну да ладно, мы лучше подумаем, чтобы это наши враги померли. Без всякой чести, на то они и общечеловеки. Майор, держи пистолет у виска этого демократа. Слушай, резидент, ты труп, если не повторишь все, что я скажу, тем наверху, в той жестяной коробке, именуемой суперзвездолетом. Ты скажешь, что мы тут на радостях упились, как ирландцы, что вообще-то еще те русские свиньи, нас приходи и голыми руками бери, а то и вовсе ставь… ну, там наверху поймут и одобрят. А если хоть хрюкнешь что-то не так, если интонация твоя не пондравится, то майор просто пустит тебе пулю в висок. И умрешь ты спокойно, без мук и пыток. Но все-таки умрешь. Все понял?
Резидент сказал затравленно:
– А что я буду иметь, если скажу, как вы хотите?
– Во-первых, – объяснил я, – проживешь дольше, а ведь каждое мгновение бесценно, как учит великий Адамыч? И ради него можно и попресмыкаться?
Он посмотрел злобно, прошипел:
– Можно.
– Все запомнил?
– Да, – ответил он. – Все сделаю, но зачем вам меня убивать, пощадите!.. Я буду послушным гражданином в вашей великой стране. Вы же сами знаете, демократы – трусы, а трусливые люди – самые законопослушные.
– Да, – сказал я нетерпеливо, – пожалуй, могу и пощадить… Но пока только могу, понял?
– Все понял, – ответил он затравленно. – Буду работать за надежду.
– Сообразительный, – похвалил я. – Что касается своей шкуры – демократы самые сообразительные. Эти отечество в упор не видят. Ну, теперь давай, общечеловече, выходи на связь.
Общечеловека отвели к пульту, он быстро-быстро простучал по клавиатуре со скоростью не меньше чем девятьсот семьдесят знаков в секунду, причем ни разу не задел пробел, но слова появлялись на экране раздельные, написанные правильно, без единой ошибки, ну и компьютер у них, хотя буквы, как обычно, возникают на экране каждая с тарелку. На экране после этого обмена паролями возникло изрезанное шрамами лицо немолодого человека в железном шлеме с поднятым забралом.
– Кулях, – буркнул он. – Ты долго… Почему тебя не видно?
– Я в самом замке, – ответил резидент тихо. – Все перепились, как русские свиньи, так и не принявшие ислама…
– Так и не приняли?
– Нет, хоть попытки были.
– А этот, как его…
– Имортизм? – догадался резидент.
– Он самый… Слово-то какое, язык сломаешь.
– Можно имортство, – пояснил резидент. – С этим еще неясно. Все впереди, к тому же он только для умных, а у нас, сами знаете, умных раз-два, и обчелся. К тому же всякий хочет быть богатым, а не
