любовью, мне надо было угнать за шестьдесят секунд и сорок восемь часов восьмерых женщин… гм… память подводит, вспомнить бы все, а то вертится перед глазами, как я дюк Нюкеном в кваке и анрыле через девятые врата в поисках потерянного ковчега пролил первую кровь, потом вторую… затем третью… насчет четвертой не помню, но странно, если бы не пролил, это как-то даже не по-человечески… потом девять с половиной недель, гм… про это не надо, словом, завтра не умрет никогда, а бриллианты форева! Умри, торкесса, но не сейчас, а сейчас мы снова за золотом Маккены уже в который раз, добро пожаловать в наш бойцовский клуб…
Она прошептала в благоговейном ужасе:
– Ты… ты великолепный!
– Да, – согласился я, – а как я пятый или шестой, уже не помню, элемент на шестой день добыл, а потом мы с тобой ели васаби? И еще как я здорово водопроводчика замочил?
Она отчаянно затрясла головой:
– Нет-нет, это было не со мной! У тебя было столько подвигов, что не все запомнил… в правильном порядке.
– Увы, – вздохнул я. – Это бремя белого человека – спасать мир, спасать Галактику, Вселенную, пингвинов, бомжей, оспидоносенных… гм, что-то мельчают мои деяния, человече…
Она сказала горячо:
– Ничего, начинается снова подъем.
– Твоими бы устами, – пробормотал я. Посмотрел на ее полные сочные губы, повторил: – Да, твоими бы…
Она не поняла, беспокойно задвигалась, буркнула, мол, крепче за шоферку держись, баран, достала карту, сверилась, подняла на меня непонимающий взгляд прекрасных глаз:
– Мы не туда едем!
– Туда, – ответил я.
– Но лучше было вот по этому спуску на Окружную, а там съехать на…
Я кивнул в сторону далекого здания с яркой вывеской, где переливалось множество огоньков, на огромном телеэкране раздевались толстые женщины, вспыхивали астрономические цифры.
– Видишь?
Она всмотрелась, брови приподнялись в непонимании:
– Казино?
– Совмещенное, – сказал я. Подумал, что, может, не так поняла, добавил: – Со стриптиз-баром. Даже со стриптиз-клубом.
Она повернула ко мне голову, в ясных глазах почудились печаль и сомнение.
– Я знаю, на Земле свирепствует болезнь Альцгеймера.
– Это когда и завтракать идут туда, где угостили ужином?
– Да.
– Ну, память имеет странное свойство забываться, хотя должен заметить, что на ужин напроситься нетрудно, а вот завтрак надо заслужить, ты права.
Я плавно съехал с проезжей части в сторону громадной автомобильной стоянки. Торкесса напомнила тихо, с жалостью во взоре:
– Мы уже были в стриптиз-баре. Ты просто забыл. И начинаешь повторяться.
– Это другой, – заверил я.
Она все еще смотрела в мое лицо неотрывно.
– Но… не слишком ли?.. По-моему, дважды повторяться не стоит. Это раздражает. И сбивает динамику. Как у вас говорят, драйв, экшен…
Я возразил:
– Мы не классики, чтобы соблюдать все каноны!.. Если народ жаждет вида голого мяса, так кто мы, чтобы идти против демократии? Пойдем, раз их настроили столько, то надо идти. Народ это любит.
Она сказала печально:
– А я думала, что едем туда, куда надо.
– Мы едем туда, куда надо, – отрубил я. – Да, склероз – это ReadOnly человеческой памяти. Но я могу и райтить… иногда. У вас что, перед свершением подвигов никуда не заходят? Ну, отправляясь в квесты, в крестовые походы?
Она посмотрела с некоторым удивлением:
– В церковь, естественно. Смотрим службу, нам отпускают грехи. Нельзя на великие дела идти с нечистой совестью.
Я отмахнулся:
– А вот чистая совесть – как раз признак плохой памяти! Чистая совесть прежде всего свидетельствует о начале склероза. На этой планете другой мир, не заметила? Здесь мешок денег предпочтительнее, чем два мешка совести. Теперь идеальная жизнь – это хорошие друзья, хорошие книги и дремлющая совесть!.. И вообще каждый уверен, что совесть – это прекрасно, когда она есть у других.
