не может быть таким вкусным, слишком огромный, нежное бывает только у мелкоты.
Торкесса ухомякивает за обе щеки, на меня не смотрит, словно в ее мире обедать с мужчиной намного неприличнее, чем с ним же предаваться сексуальным фантазиям, лицо порозовело, румянец окрасил кожу, глаза блестят, как жемчужины на солнце.
– Что теперь? – спросила она, когда я самолично, такое важное дело женщинам нельзя доверять, приготовил кофе.
– Бороться и искать, – ответил я, – найти и перепрятать.
– Что перепрятать?
Я поставил перед ней чашку с дымящимся кофе. Торкесса смотрела непонимающими глазами.
– Так говорится, – объяснил я.
– А смысл?
– А при чем здесь смысл, – сказал я чуточку раздраженно. – Кто тебе сказал, что всегда должен быть смысл?.. Вот была бы жизня жутковастенькая!.. Просто говорится, как… как будто скользишь по маслу. Говоришь, говоришь, а думаешь совсем другое. Потому нас так трудно прищучить, прижучить, поймать под ноготь. Человек думает одно, говорит другое, а делает третье… Ты пей, а то остынет. Или останешься без кофе, мы сейчас уходим.
Она спросила с надеждой:
– Ты уже знаешь, куда идти?
– Да, – ответил я.
Допил кофе, отодвинул чашку, поднялся. Лицо мое напряглось, сам чувствую, как натянулась кожа, в глазах жжение, наверное, это так сам ощущаешь неистовый и местами беспощадный блеск.
– Куда?
– Прямо, – ответил я твердо. Заметив недоумение в ее глазах, объяснил, снисходя к женскости: – Сказано же, дорогу осилит идущий!
Она торопливо дохлебала темный напиток, а когда я направился к двери, послушно оказалась сзади, как правоверная мусульманка. Я повел к выходу, но внезапно возникло такое острейшее чувство опасности, что ноги примерзли к полу. Торкесса ткнулась мордочкой в спину, высунулась, проследила за моим взглядом. В стене напротив медленно вращаются лопасти вентилятора.
– Откуда? – спросила она в недоумении. – Когда входили, этого не было…
Я чувствовал, как меня проняла дрожь, по спине пробежали мурашки размером с черепашек- ниндзя.
– Что случилось? – спросила она встревоженно. – Ваше Величество, вы так сбледнули!
– Отступай, – велел я свистящим шепотом, – на цыпочках!
Она попятилась на пару шагов, глаза как блюдца, прошептала тихо:
– Да что случилось?
– Не видишь?
Мы доотступали на безопасное, как мне показалось, расстояние, и лишь тогда стена ощутимо вздрогнула. Раздался могучий рев разочарования. Торкесса охнула, схватила меня за руку.
– Это хронг? Это хронг, да?
– А хрен его знает, – ответил я нервно. – Но если узришь медленно вращающиеся лопасти, то какие тебе еще признаки беды нужны? Даже смельчак убегает со всех задних ног!
Я утащил ее обратно, путь через прихожую отрезан, голова раскалилась, мысли мечутся, как футболисты на поле, торкесса смотрит жалобными глазами.
– Придется, – сказал я, – через балкон.
Она ахнула:
– Вниз? С семнадцатого этажа?
– Да, – отрубил я.
– Никакая веревка не выдержит!
– Выдержит, – заверил я.
– Ты в своем уме?
– В своем, – ответил я нагло. – Спустимся на балкон шестнадцатого… нет, не пойдет, это тоже его квартира… на балкон пятнадцатого, а оттуда уже к лифту. Или к пожарной лестнице. Или я к лифту, а ты – к лестнице.
Она сердито сверкнула глазами, но смолчала, что удивительно для женщины. Пробежали через огромную квартиру, торкесса пыталась на ходу сдернуть с кровати простыню, начиталась или наслушалась, как из замков удирают по связанным простыням, а то и насмотрелась, кто знает, что у них за мир, я молча вытащил на балкон, перелез через перила, сейчас только бы не струсить, все зависит от того, главный я герой или второстепенный, главному ну никак нельзя с семнадцатого этажа, сполз пониже, раскачался и прыгнул.
Летел по воздуху не больше метра, но прошла вечность, я падал в холодном поту, а когда брякнулся на кафельный пол, долго не мог отдышаться. Сверху донесся испуганный голос:
– Кто-то ворвался в квартиру!
