Девушка улыбнулась, а я некстати подумал, что ей будет очень неудобно в такой… такой одежке на широкой мохнатой спине зверя, где к тому же торчит острый хребет.
Она, должно быть, уловила мою мысль, нахмурилась и отвернулась, капризно выпятив губы. Я подумал с раскаянием, что я, как истинно русский интеллигент, беспредельно умен, мне постоянно приходят мудрые мысли, даже в такое вот некстатейное время, но это уж бремя истинно мыслящего человека, это горе от ума, которого не спрятать, хоть бороду сбрей, хоть мускулы отрасти.
Не придумав, что спросить, не узнавать же, как пройти в библиотеку, я упер сжатый кулак в ладонь, так лучше вздуваются мышцы плеч, выпятил грудные пластины и улыбнулся ей красивой белозубой улыбкой.
Она посмотрела с интересом, сделала шажок как бы в мою сторону и в то же время чуть мимо: так, в три четверти, ярче линия ее безукоризненной девственной груди, полной и провокационно подрагивающей, за ярким красным вытянутым кончиком остается в воздухе быстро затухающий след, как на фотопленке от лазерного прицела.
Я шагнул в сторону, тут багровый свет костра лучше озаряет мою блестящую здоровую кожу, словно смазанную или даже умащенную маслами, все мышцы и мускулы вырисовываются до предела рельефно. При этом я улыбнулся еще шире, пусть видит, что у меня все сто или сколько их там зубов, белые и безукоризненно ровные, гланд нет, сердце бьется ровно, я молод, силен и весь в тугих шарах мускулов.
Улыбка тронула ее губы, стройные ноги подали тело вперед, начиная с бедра, при этом легком толчке работают все мышцы, движение начинается с красивой волны, когда плечи как бы запаздывают, грудь приподнимается еще выше и острыми сосками смотрит тебе прямо в рот, а в твои растопыренные пальцы приглашающе идут покачивающиеся бедра.
Да, это класс, я пошарил взглядом: лом бы найти, я бы его согнул, при этом движении хорошо работают бицепсо-трицепсоидные, а также вся плечевая группа предплечий и заплечий, когда вся масса приподнимается, вздувается, по ней пробегают справа налево и обратно шары и утолщения, а потом все застывает в красивой мужественной скульптуре атлета, гнущего лом!
Черт, нигде нет лома, почему всегда так, когда не надо, шагу не ступить, чтобы не запутаться в разной и всякой арматуре, целые заброшенные, но исправно работающие металлургические комбинаты-гиганты, а сейчас нет самого завалящего лома, это ж какой момент я упускаю, ну что же делать…
Она замедленно прошла мимо, пахнуло теплом уже разогретого тела. Со спины так и вовсе отпад, отведенные назад плечи кажутся совсем детскими и беспомощными, зато зад по контрасту вдвое шире, ягодицы вздернутые, нежно-белые, попеременно приподнимаются, как поршни в моторе, а красивые ноги спортсменки покрыты тем самым необходимым слоем жирка и нежного мяса, чтобы мышцы и сухожилия не выступали чересчур резко.
Кусты раздвинулись, девушка с недоумением оглянулась на меня, помедлила, потом зеленые ветви сомкнулись за ее спиной. Лев скрылся еще раньше, тихий при такой женщине, как пугливая тень. На поляне осталась ясно ощутимая в неподвижном прогретом воздухе струя зовущего запаха. От такого сходил с ума мой Рекс, обрывал поводок и уносился, держа нос по следу долго не тающих феромонов.
Я вздохнул, мышцы сразу поползли вниз, подчиняясь закону всемирного тяготения. И тут мой взгляд упал на нечто блеснувшее под последним лучом заходящего солнца. Чертов лом затаился среди коряг и сухих веток, сволочь! Какой я шанс упустил, какой шанс, идиот чертов…
Злой, подбросил хвороста, оранжевые языки огня становятся все заметнее в темнеющем мире. Небо еще не чернильно-черное, но серпик луны начал наливаться зловещим блеском.
Совсем близко послышался конский топот. Прямо через кусты на поляну проломился на могучем черном жеребце не менее могучий орк. Орк как орк, зеленый, уродливый, с бессмысленно распахнутой пастью с острыми зубами и длинными клыками. Одной рукой держит поводья, другой прижимает золотоволосую красавицу. Красавица в легкой накидке, очень легкой, что ничего не скрывает, длинные красивые ноги грациозно дергаются в воздухе.
Орк взглянул на меня злобно, ухмыльнулся и поехал шагом. Красавица всхлипывала и умоляюще смотрела в мою сторону. У нее миндалевидные, очень красивые глаза, умело подкрашенные синим, с длинными ресницами, тонкий аристократический нос и яркий маленький рот с крупными чувственными припухшими губами.
Волк и ворон бесстыдно спят. Надо принимать решение, потому я сидел и молча смотрел, как он неспешно проехал мимо, у самого края поляны остановился, посмотрел на меня через плечо. Было видно, что ему неудобно держать красавицу в такой нелепой позе, а та всхлипывала и, выворачивая голову, оглядывалась на меня.
Орк грозно засопел, повернул коня и поехал обратно. Я посмотрел, где лежит мой длинный трехручный меч, потом на волка и ворона. Волк даже похрапывает, а ноги дергаются. Бежит во сне, значит. Убегает или, скорее всего, догоняет, так как волк всегда берет добычу гоном, в то время как кошки, к примеру, только из засады.
Орк проехал мимо, постоял у кустов, а затем тем же неспешным шагом проехал совсем рядом с костром, едва не наступив на спящего волка, снова посмотрел на меня, уже озадаченно. Щас, подумал я злорадно. Думаешь, раз в мускулах, так сразу кинусь драться? Да у нас все эти, которые с мускулами, только на пляже перед бабами! То так пройдут из конца в конец, то этак. Для них нет хуже, чем дождь или холодный ветер, когда на пляжах пусто… А зимой им вообще хоть вешайся от тоски и непоказывания мускулов.
Конь орка помедлил на краю поляны, оглянулся. Орк почему-то сердито плюнул на землю, дикарь зеленый, с треском вломился в кусты. Некоторое время слышно было, как ломаются ветки, фыркает конь, потом все затихло. Примятая трава распрямлялась, в тишине мелодично запели крохотные кузнечики.
Не мое это дело, подумал я, вмешиваться в чужие семейные отношения. Может быть, у них умыкание по сговору. У него не нашлось чем заплатить выкуп за невесту, бедный, значит, вот и бегут тайком. Или родители против межрасового брака, все-таки орк что-то вроде негра. Хоть и лучше негра, но все же орк, знаете ли. В таком случае я, как подлинный интеллигент, могу только приветствовать и поощрять, так сказать, движение прогресса и гуманизации отношений в сторону бесспорных и общечеловеческих.
Мои веки начали потихоньку слипаться. По темному небу сдвинулся и поплыл, как узкий кораблик, сверкающий серп. Там, прямо на нем, расположилась пузом кверху обнаженная женщина. В красивой изысканной позе, провоцирующей и зовущей, словно только что прочла «Камасутру». Чертов Валеджи, подумал я сердито, и туда бабу…
– Какую бабу? – спросил ворон сонным голосом.
