– Пусть и они поголодают!
– Гады они все!
– Да здравствует президент Кречет, народный президент!
Сквозь толпу усиленно пробивался турист с любительской телекамерой на плече. Еще издали закричал:
– Телекомпания «АСТ-Армада»!.. Господин президент, уважаете ли вы верующих людей?
Кречет поморщился, кивнул Коломийцу:
– Слушай… Я понимаю, что президент должен быть вежливым и корректным, особенно с прессой, ибо пресса – власть над дураками, а дураков в любом народе большинство… да и голосовать дуракам все еще разрешают… Но уж слишком больших идиотов стали запускать с телекамерами!
– А что? Что он сказал? – всполошился Коломиец.
– Он спросил, уважаю ли я людей в серых костюмах. Или что-то подобное. Как будто серые костюмы не могут носить как порядочные люди, так и мерзавцы. Убери!
Коломиец сделал повелительный знак белой рукой, но корреспондент был битый, стреляный, завопил, отбиваясь локтями от дюжих парней охраны:
– Вы предали православие!.. Вы противник истинно славянской духовности!..
Кречет молча двинулся дальше. Поверх плеч охраны тянулись руки, он пожимал, я шел следом, готовый закрыть его своим телом, сердце билось часто и сильно.
Один из туристов прокричал предостерегающе:
– Господин президент! Вас любят, но нельзя же на противозаконные действия отвечать противозаконными…
Кречет остановился, голос его грянул злой, могучий, словно выстрелило танковое орудие:
– Почему?.. И что это вообще – закон? Закон всемирного тяготения – понимаю! Он всегда одинаков. Ему плевать на смену режимов, религий, идеологий. А юридические законы, которые приняли при предыдущем самодуре… нехорошо, говорят, так отзываться о предшественнике… хотя почему? Эти законы не работали при нем, а только вредили, а сейчас будут только те действия… законные или противозаконные… которые на пользу России!
– Но нельзя же, – пролепетал интеллигент, – нарушаются законы… Нужна буква закона, нужна!..
– Я занимаюсь страной, – отрезал Кречет. – Да, пусть меня назовут чудовищем! Пусть по моему приказу расстреляют… или хотя бы пошлют на каторгу юнца, который всего лишь отнял сумочку у старушки. Но зато по всей России перестанут нападать на беспомощных старух и стариков.
– Это с одного разу? – спросил интеллигент безнадежно.
Я заметил, что на Кречета смотрит все же как на «своего» президента, с которым можно не только спорить, дискутировать, но за которого стоит и воевать. И если бы этот президент был не чересчур крутым, то он был бы ну совсем правильным президентом…
– Ну, – сказал Кречет обозленно, – пусть поставят к стенке двух-трех. Да хоть десяток! Зато всей стране будет и безопаснее, и чище. Жить в страхе будут только те, кто вот так… Говорят, что, когда злой диктатор приходит к власти, он начинает свою деятельность с наведения чистоты в общественных местах. Вот я этот мерзкий гад! Надо бы еще указ, что тех, кто будет гадить в подъездах, тут же в лагеря! Работу им найдем. А остальному населению гарантируем, что они уже никогда не вернутся гадить и пакостить.
Интеллигент отшатнулся в ужасе, что именно он натолкнул президента на такую бесчеловечную идею.
Мы уже поднимались по широким мраморным ступеням, я, как мог, закрывал Кречета спиной. Глупо, конечно, моя жизнь намного ценнее, я – футуролог, творец, генератор идей, а этот генерал-президент всего лишь инструмент, но мы живем в дикое время, сейчас человек с большой дубиной и громким голосом важнее мудреца…
– Господин президент! – донесся женский крик из-за плеч охраны. – Господин президент!
Перед Кречетом уже распахнули дверь, но он обернулся, мужчина не может не откликнуться на женский вопль, я отодвинулся.
Женщина с усталым лицом и заплаканными глазами протиснулась ближе, дальше не пустила охрана, закричала плачущим голосом:
– Господин президент!.. Господин президент!.. Что мне делать, господин президент?..
Кречет спросил сочувствующе:
– У вас беда?.. Тогда вы не одиноки.
– Но у меня сын погиб! – прокричала женщина. – У меня единственный сын погиб в этой проклятой Чечне!.. Кто мне теперь в старости подаст кружку воды?.. Что мне делать?..
Наступила тишина, вся наша группа застыла, будто скульптурная композиция, вырезанная из мрамора. Прошлый президент в таких случаях тут же обещал взять дело под личный контроль, просителю или просительнице тут же выделялась немалая сумма…
Кречет сказал тяжело:
– Что сказать?.. Что ни скажи, но погибшего сына матери не вернешь. Но я знаю, как боль и трагедию можно было бы… смягчить. Мы в кабинете только что смотрели жалобы чеченских матерей, у которых погибли сыновья… Вон некая Фатима напечатала письмо в газете о своем горе, у нее погибли три сына… Об этом написали все наши газеты. Но умолчали о том, что у нее осталось еще пятеро! Простите, я говорю, видимо, очень жесткие слова… Я вообще очень жесткий человек. Сейчас не место такое говорить, но у меня не будет возможности это сказать снова… так что вот вам простая жизненная арифметика: когда родители по эгоизму или себялюбию ограничиваются одним ребенком, они рискуют, что даже вне