Головань завизжал. Подростки завопили. Четверо двинулись на них, пятерых, но ни сам Головань, ни кто-то из его команды и не подумал сопротивляться: четверо здоровенных ментов – это не трепещущие от ужаса жертвы.
Бетонные стены и толстая железная дверь глушили жуткие вопли, хрипы, стоны. Трое месили дубинками, упавших били ногами, а четвертый ходил с битой и высматривал особенно ловких, что, упав на спину и подогнув колени к подбородку, берегли живот и гениталии, умело укрывали почки, а также прятали лица.
– Опытные, – определял он. – Ничего, мы тоже не с дерева свалились…
Взмах биты, хряск костей, невольный вопль, перемежаемый с хрипами. Кровь брызгала на стены. На полу сперва появились капли, а потом все пятеро катались по залитому кровью бетонному полу.
Били долго, умело, зло. Пятеро орлов перестали прятаться от ударов, только стонали, хрипели, вздрагивали. Бондаренко в последний раз ударил Голованя ногой под дых, носок сапога вошел глубоко, вроде бы даже сломал какие-то хрящи.
– Все, – сказал он, дыхание вырывалось с хрипами у самого, – довольно… Михаил, прекращай!..
Константин перехватил руку Михаила, тот с битой в руке внимательно присматривался к поверженным.
– Стой. Тебе ж говорят, хватит!
Бондаренко сказал:
– Михаил, успокойся. На первый раз хватит. Это был для них первый раз, понял? Если урока не поймут, то в следующий раз будет не просто сопротивление властям, а… посмотрим. Может быть, попытка обезоружить милицию… с целью завладения… или овладения, как правильно?
– Овладения, – сказал Михаил с тяжелым дыханием, – это когда бабу… А когда тебя…
– Тоже овладение, – вмешался Константин. – Это когда с целью овладеть… тьфу!.. завладеть нашим личным оружием, то это…
Михаил опустил биту. Он тоже тяжело дышал, глаза налились кровью. Это была не та усталость, когда устал, он мог с мешком песка пробежать километр и не запыхаться, но сейчас его душила ярость. Впрочем, сержант тоже ловит ртом воздух.
– Вот что, подонки, – сказал он громко. – Слышите?.. Слушайте… Да, еще нет закона… чтобы вы получили… не по этому дурацкому закону, а по заслугам!.. Но все меняется, ребята. Мы начинаем защищать тех, кого обязывались защищать! А Дума… или еще кто-то… примет законы, которые нужны людям, примет! Иначе мы их тоже… так же… Дума она или Бездумье – за дело! Все поняли?
В ответ слышались стоны, хрипы. Он с силой пнул одного в ребра:
– Слышал?
Избитый попробовал скукожиться, но покрытое кровоподтеками тело едва слушалось. Прошептал разбитым в кровь ртом:
– Да…
– Что я сказал?
– Что… будете метелить…
Он закашлялся, изо рта на пол вылетел сгусток крови вместе с выбитыми зубами. Второй сипел разбитым горлом, один глаз уже заплыл, лицо превратилось в безобразную маску.
Сержант пнул его, заодно хрястнул битой по хребту. Переступил, наступил на шею Голованю. Тот лежал щекой на полу, изо рта текла темная кровь, в кашице блестели осколки выбитых ударом биты зубов.
– Повтори ты, гнида, – потребовал сержант. – Громко и ясно!
Головань что-то прохрипел. Бондаренко нажал сильнее, сказал зло:
– Не слышу!
Головань сипел, лицо начало синеть. Бондаренко сказал с угрозой:
– Не слышу. Придется еще и шею сломать…
Головань, собрав все силы, просипел:
– Больше не будем… Клянусь!
Бондаренко снял ботинок, брезгливо вытер о широкую спину этого вожака. Трое милиционеров отступили к двери, убирали дубинки за пояс. Сержант обернулся с порога:
– А если будешь, то помни: в следующий раз сопротивлением властям, как сейчас, не отделаешься. Понял?.. Будет попытка к бегству. Или лучше: вооруженное нападение на милицию. Проконсультируйся у брата-юриста, что в этом случае мы имеем право предпринять… Кстати, скажи, им тоже займемся. За сотрудничество с бандитами.
Дверь недобро лязгнула. С громким звоном, что отозвался болью в черепах, задвинулся массивный засов.
Долгое время никто не двигался, только слышались стоны, оханье, двое ревели громко, не сдерживая слез. Сперва началось как веселое приключение: били стекла на троллейбусных остановках, пугали прохожих, приставали к одиноким парочкам, хмелели даже не от двух бутылок слабого вина на пятерых, а от сладкого чувства вседозволенности… и вот чем кончилось?
– Сука ты, Головань, – прохрипел один. – Ты что обещал?.. Я родителям сказал, что ушел к Генке заниматься по алгебре!..
– Подставил, гад, – сказал второй. Охнул, выплюнул осколки зубов. Кто-то из этих ментов каждому
