откатывались в стороны, а на их место падали следующие.
Вообще-то можно было бы не падать и не перекатываться: никто в этом аду не выживет, но Шпак держал своих орлов в строгости, благодаря чему за последние два года имел всего троих раненых и ни одного убитого.
В наушниках через треск помех донесся бодрый голос:
– Докладывает лейтенант Зарубин. Мы на месте!
– Хорошо, – бросил Шпак. – Следите, чтобы даже мышь не выскользнула.
По его знаку бойцы медленно двинулись вперед. Страшная ревущая стена огня уменьшалась с каждой минутой, в ауле гореть особенно нечему, но жар опалял лица, а когда ветер внезапно менял направление, все невольно прикрывались локтями или отворачивали лица.
– Никого не выпускать! – прикрикнул Шпак на всякий случай, хотя в таком аду не выживет и земляной червяк. – Щас остынет чуть, двинемся!
Земля, раскаленная до тысячи градусов, представляла из себя почти лаву, что выплескивается из жерла вулкана, а черный удушающий дым с ревом и треском уносился в ставшее черным небо.
Сквозь разрывы в красном стали видны остатки построек из камня. Взрывная волна как бритвой срезала с поверхности все. Даже массивные валуны, что вмерзли в каменистую почву со времен древних богов, вывернуло, укатило, а кое-где с такой силой швырнуло в каменную стену, что раздробило, как орехи.
– Вижу тела! – вскрикнул один из десантников. – Черт… Что с ними сделалось…
Шпак прикрикнул строго:
– Ты лучше подумай о телах, которые сгорели в поезде из Рязани!..
Он почти почувствовал, как десантник стиснул челюсти и пошел, обгоняя других, палец на спусковой скобе, а в сердце теперь одно желание, чтобы уцелел хоть один, чтобы очередью в упор…
Когда были уже посреди места, где четверть часа тому был аул, за спиной Шпака глухо треснуло, словно отодрали доску от забора, короткая очередь. Он инстинктивно метнулся в сторону, развернулся, автомат, готовый к бою.
В трех шагах, на том месте, где он только что прошел, зияла дыра. В ней исчезло что-то темное, он даже не успел рассмотреть, а сержант Куницын, который со Шпаком прошел от Афгана до этого аула, быстро закинул автомат за плечо, выхватил гранату и забросил в подвал. Чеку щелчком ногтя отправил следом.
Глухо прогремел взрыв. Шпак кивнул, бросил остальным:
– Крышки подвалов может присыпать обломками. Проверьте все! Кто-то мог в момент бомбежки как раз полезть за водкой…
– Или за русскими рабами, – хмуро добавил Куницын.
И хотя знали, что после последней тотальной зачистки по всей России не отыскать места, где бы остались заложники или пленники, но напоминали себе и другим, что эти пленники были, что над ними измывались, их калечили, им отрубали головы и снимали все это на пленку, уже уверенные, что русские настолько впали в скотство, что сдачи не дадут, не осмелятся…
Шпак видел, что бомбовый удар был настолько мощный, что не осталось даже трупов. На месте аула чернела выжженная взрывами и напалмом каменная земля, кое-где торчали – на ладонь, не выше – остатки кирпичной кладки, но уже не угадать: стен ли, печей или мастерских.
Кое-где попадалась забившаяся в щель, обугленная кость. Точно так же взгляд замечал торчащий из щели череп, но никто не видел следов крови. Если при крушении рязанского поезда люди погибали долго, придавленные, с вытекающими внутренностями, кричали в муках, то здесь все произошло мгновенно. Никто не понял, что сейчас он живет, а через мгновение его уже не будет. Как и всего села.
Подвал был в каждом доме. Кое-где настолько глубокие, просторные, с железными дверьми, непривычными для бедного горного аула, разбитые на секции и снабженные железными решетками, что Шпак только крутил головой, десантники хмуро переглядывались, а лейтенант Осина вытащил из вещмешка телекамеру и тщательно заснял как вещдок. Всякий, кто увидит эти кадры, признает, что в этом горном труднодоступном ауле держали заложников.
– Теперь уже не будут, – проронил Шпак с мрачным удовлетворением. – Ни заложников держать, ни своим детям показывать русских рабов в своем хозяйстве…
Лейтенант поинтересовался, продолжая снимать:
– А как наша акция будет объяснена?
Шпак отмахнулся:
– Как удар по боевикам… или нечто подобное. Командование причину найдет! Но не в этом главное…
Лейтенант молча снимал. Он знал, что не в этом главное. Главное, что удар был нанесен сразу же после взрыва поезда. На хвастливое заявление шейха Низрака, что русским нанесен удар и что моджахеды будут поступать так и впредь, поступил ответ молчаливый, но красноречивый.
На каждый взрыв в России, сказано вот сейчас, будет взрыв впятеро мощнее на территории противника. Если эти дети гор думают, что их будут ловить по всему миру, а потом, если еще схватят, пять лет искать стопроцентные и неопровержимые доказательства причастности к взрыву, то они несколько просчитались. Вы – дети гор, а мы – дети леса. И наш волчий оскал еще не потеряли…
Десантный вертолет уже стоял на окраине, раскорячившись на прочных лапах. В синем небе мелькали темные точки: боевые вертолеты на всякий случай прочесывали окрестности. Если кто ушел пасти коз или собирать хворост, пусть и он ответит за взрыв рязанского поезда.
Шпак у вертолета оглянулся, процедил:
– Надеюсь, доблестные ребята из Народно-Освободительной Армии намек поймут.
