интриг и занимались распутством, управление государством практически полностью перешло к Столыпину, опиравшемуся на созданную им после «июньского переворота» в 1907 году III Государственную думу, всецело поддерживающую его политику. Подавляющее большинство членов думы составляли представители правых партий: «Союза русского народа» и «октябристов». К ним примыкала и главная партия либеральной буржуазии — конституционные демократы (кадеты). Правление Столыпина ознаменовалось жестокой расправой с участниками революционного движения, проведением аграрной реформы, разрушавшей крестьянскую общину и укреплявшей кулацкие хозяйства, а также настойчивым наступлением на демократию всюду и в том числе в учебных заведениях.
Ожесточению порядков в учебных заведениях способствовало назначение в 1910 году на пост министра народного просвещения ярого реакционера Л. А. Кассо. Кассо преследовал деятельность любых общественных студенческих организаций — землячеств, касс взаимопомощи, партийных группировок. В университетах и институтах были запрещены какие бы то ни было студенческие собрания. Новый министр добивался беспрекословного подчинения студентов и преподавателей чиновникам министерства, попечителям учебных округов и инспекторам.
Реакционные реформы министерства народного просвещения вызвали новые студенческие волнения, забастовки. Особенно грубо оно вмешивалось в работу университетов, В связи с этим ректор Московского университета Мануйлов от имени Совета профессоров обратился к министру Кассо с протестом. Министр разгневался и добился отставки избранного в соответствии с Положением от 1906 года ректора, что возмутило преподавателей и было расценено как вопиющее беззаконие.
В 1911 году в знак протеста Московский университет покинуло 126 профессоров и преподавателей, в том числе такие выдающиеся деятели науки, как В. И. Вернадский, Н. Д. Зелинский, П. Н. Лебедев, К. А. Тимирязев, С. А. Чаплыгин. Среди подавших тогда в отставку профессоров медицинского факультета были психиатры и невропатологи В. П. Сербский, П. Б. Ганнушкин, В. К. Рот, Г. И. Россолимо, В. К. Хорошко, М. Н. Шатерников, Б. Н. Могильницкий. Инцидент не имел себе аналогов в истории Русского государства, да, пожалуй, и в мировой истории. Вся демократическая пресса выступила с осуждением действий министра просвещения. Однако их одобряли и всемогущий Столыпин, и царь.
4 сентября 1911 года в Москве в аудитории Политехнического музея открылся I съезд Союза отечественных психиатров и невропатологов в память С. С. Корсакова. Первый доклад на съезде сделал с недавних пор оказавшийся, подобно многим другим, в отставке известный московский психиатр профессор В. П. Сербский. Он говорил о том, что Россия переживает один из наиболее мрачных периодов своей истории — «кромешную ночь», в которой «свободно рыщет зверь, а человек бродит пугливо» и «принцип нестеснения царит только в психиатрических больницах, и то не во всех…». В заключительной части речи Сербский сделал ряд откровенных выпадов против министра Кассо. Речь его была встречена всеобщим одобрением. Присутствовавший на съезде пристав московского полицейского управления Строев потребовал прервать съезд «вплоть до особого распоряжения».
Возобновить работу съезда удалось лишь через день. Его заседания после вынужденного перерыва продолжались в большой аудитории Народного университета имени Шанявского в голицынском доме на Волхонке. Университет этот был создан в 1908 году на средства, завещанные умершим за три года до того отставным офицером Генерального штаба А. Л. Шанявским, для «привлечения симпатий народа к наукам и знаниям». Это демократическое учреждение пользовалось широкой поддержкой передовой общественности.
Перерыв в работе съезда, вызванный действиями полиции, лишь подогрел интерес к нему. На заседание, помимо делегатов, явилось много молодежи, особенно «шанявцев». В соответствии с программой в этот день с докладом о причинах школьных самоубийств выступил Бехтерев. Он обратил внимание слушателей на то, что причины самоубийств, на которые указывает полиция, чаще всего неверны, так как полицейские чины обычно указывают не подлинную причину, а всего лишь внешний повод. Властям не на руку их раскрытие.
«Самоубийства, — говорил Бехтерев, — увеличиваются с увеличением человеческих страданий и уменьшаются с повышением материального и нравственного благосостояния общества». Улучшению благосостояния людей, казалось бы, должна способствовать цивилизация. «Однако, — замечал докладчик, — …современная цивилизация есть аристократка, и благами ее пользуется, в сущности, меньшинство населения, у огромного же большинства… развивается лишь стремление к плодам цивилизации, остающееся, однако, неудовлетворенным, а неудовлетворенность есть уже один из поводов к самоубийству». Но и у тех, кто имеет доступ к плодам цивилизации, возможна неудовлетворенность. Потребности зачастую намного опережают возможности, а это ведет к тому, «что неудовлетворение тех или иных желаний является слишком частым явлением». Однако особенно большое значение имеет «социальная несправедливость… вследствие служебного, классового и экономического неравенства, слишком часто обнаруживается попрание прав менее сильного в социальном смысле более сильными элементами». И роль социальной несправедливости в стране постоянно растет вместе с ростом фабричного пролетариата и все более неудовлетворительными условиями соглашения между хозяевами предприятий и рабочими.
Докладчик призывал «к устранению во что бы то ни стало» таких предрасполагающих к самоубийству факторов, как социальная несправедливость, бедственное экономическое положение людей, истощающие экономику и травмирующие тело и душу войны. «Война, это пугало современного национализма, разве она неизбежна? — спрашивал Бехтерев. — Разве нет средств разрешать жизненные вопросы между отдельными людьми не кулачным правом, а на основании определенных законоположений? Так почему же признается многими утопией введение юридических, договорных норм и арбитража в отношениях между народами?.. Я вообще убежден, — заявлял докладчик, — что с улучшением международных отношений, с установлением более тесных отношений между членами различных народов, когда народы вообще ближе будут знать друг друга, а особенно с развитием культуры народов, войны прекратятся сами собою, и нужно только стремиться к тому, чтобы время мирного созидательства наступило возможно скорее».
Бехтерев считал необходимым устранение классовых перегородок и более равномерное распределение между людьми жизненных благ. «И тот, кто имеет больше жизненных благ, — говорил он, — и в то же время желает быть нравственно спокойным, должен стремиться вместе с другими к возможно большему уравнению и жизненных средств и прав между людьми…». Докладчик советовал «всемерно усилить взаимопомощь между людьми, о которой вообще люди легко забывают. Говорят, жизнь есть борьба. Но человеческая жизнь немыслима без сообщества людей, а если это так, то каждый должен работать в интересах этого общества, устраняя жизненные невзгоды там, где они обнаруживаются». С этой целью он считал необходимым «поддерживать все общественные начинания, клонящиеся к осуществлению взаимопомощи между людьми».
Большое внимание Бехтерев придавал необходимости совершенствования личности человека. При этом он отмечал, что «дело идет здесь не о простой образованности, ибо образованность еще не предполагает ни нравственного, ни эстетического воспитания, а между тем в этом вся суть… Дело не столько в самой образованности… сколько в создании характеров, в развитии самодеятельности, в приучении к плановому труду и переносливости различного рода испытаний, в развитии чувства долга и необходимости помощи другим во всех вообще случаях. Долг и помощь другим должны быть идеализированы, они должны войти в плоть и кровь учащегося, должны сделаться второй его натурой…
Как бы ни была мрачна действительность, — настаивал Бехтерев, — человек никогда не должен предаваться унынию и отчаянию. Он должен видеть идеал жизни не в роскоши, а в скромности, не в праздности, а в труде, не в уме только, но и в сердце. Девиз этот, — говорил он, — должен быть общим, и он должен подавлять губящий жизнь пессимизм, не дающий человечеству ничего вообще, кроме гнетущего мрака и смерти. Борьба с пессимизмом, — считал докладчик, — должна быть предметом самого внимательного отношения педагогов как высших и средних, так и низших школ. Прививание своим воспитанникам лучших общественных идеалов, вера в которые в современном обществе стала ослабевать, должно быть вообще первейшей задачей школы».
Бехтерев хотел, «чтобы человек верил в совершенствование человечества, верил в его будущее и в грядущее торжество разума и идеалов. Нужно, — говорил он, — чтобы эта вера ничуть не колебалась, когда человек встречается с кажущимся крушением идеалов, когда, по его мнению, лучшие общественные идеалы нагло и непрестанно попираются. Человек должен всегда верить… в торжество разума, — призывал Бехтерев, — того разума, который и создал идею добра на земле… веру в торжество лучших общественных
