Знаменательно, что хотя Циолковский в отличие от Бехтерева рано стал проявлять повышенный интерес к точным наукам, его также увлекали идеи революционных демократов. В то время это увлечение было свойственно передовой части учащейся молодежи и вообще образованным людям России, так как в трудах революционных демократов они находили ответы на многие волнующие их злободневные вопросы, видели примеры смелости, бескомпромиссности, правды, призыв к совершенствованию социального строя общества, к борьбе за лучшее будущее.
Подобные откровения будили у молодых людей стремление к познанию, чтобы с большей отдачей можно было трудиться на благо своего народа, своей Родины. Революционные демократы были истинными наставниками и учителями молодежи тех времен. Недаром, вспоминая годы своей молодости, К. Э. Циолковский об одном из них писал, к примеру, такие слова: «Известный публицист Писарев заставлял меня дрожать от радости и счастья. В нем я видел тогда второе «я»… Это один из самых уважаемых мною моих учителей».
Пока Владимир Бехтерев, Константин Циолковский, многие их сверстники и в том числе будущие революционеры Степан Халтурин, Николай Желваков, Анна Якимова, жившие и учившиеся в то время в Вятке, готовили себя к различным формам будущей активной деятельности, направленной на благо своего народа, жизнь в этом отдаленном от столиц, захолустном, провинциальном городе, насчитывавшем в ту пору 25 тысяч жителей, текла потихоньку своим чередом.
Безрадостно тянуло свою лямку многочисленное чиновное сословие — «класс, — как говорил А. И. Герцен, — искусственный, необразованный, голодный, не умеющий ничего делать, кроме служения, ничего не знающий, кроме канцелярских форм, он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полиции и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых». Многочисленным в Вятке было и духовенство «духовное». Оно с давних пор здесь процветало. Еще в 30-х годах XIX века один из посетивших здешние места по служебным делам столичных ревизоров писал, что «нигде священники не живут столь богато и не имеют домов столь обширных, из коих некоторые даже каменные, как в Вятской губернии, потому что нигде священники не обременяют поселян столь тягостными поборами под видом добровольных приношений».
А «обремененные тягостными поборами» вятские «поселяне» занимались главным образом кустарным промыслом и торговлей. Шили одежду, тачали сапоги, плели кружева, строгали косяки и оконные рамы, мастерили колеса и бочки, игрушки и гармонии. Но в забытой богом Вятской губернии уже зарождался промышленный капитал — как грибы, вырастали здесь мелкие пока что фабрики и заводы: кожевенные, мыловаренные, клееваренные, лесопильные, винокуренные, а в мастерской исправительного отделения при Вятском тюремном замке стали выпускать едва ли не первые в России духовые фортепиано (фисгармонии).
И уже открывались в Вятке банковские учреждения, и богатело купечество, скупало за бесценок дары здешней природы и произведения рук человеческих и отправляло их туда, где они могли быть проданы с большой выгодой. Тянулись вниз по светлой реке Вятке пароходы и баржи с лесом, хлебом, льном, куделью, овчинами… Выплывали они в суровую красавицу Каму, а далее и в Волгу-матушку — главную водную артерию России.
Как и всюду, по-разному живут люди в Вятке: есть и богатые и бедствующие; чиновничью вдову Марию Михайловну Бехтереву богатой никак не назовешь, а назови бедной — обидится. Женщина она с характером, самолюбива, по-своему горда: копейки пересчитывает, на керосине и спичках экономит, однако старается виду не подать — как-никак домовладелица, сыновья-гимназисты, а с 1868 года старший, Николай, уже студент Казанского университета, занимается юриспруденцией.
Трудно Марии Михайловне, но изо всех сил старается она сделать все, чтобы сыновья могли получить хорошее образование. А для этого надо, чтобы и одежда и обувь у них были форменные, не хуже, чем у одноклассников, и плату за обучение нужно вовремя внести. Немало и других расходов. Помогает ей все- таки дом, на который когда-то возлагала она надежды. Правда, самим Бехтеревым в этом доме жить не приходится, но с жильцами ей повезло: люди культурные, дружелюбные и деньги платят аккуратно.
Нижний этаж дома занимает приехавшая из Таврической губернии семья земского деятеля Петра Яковлевича Базилевского. Ему уже за 50 лет, но он моложав, энергичен, близко к сердцу принимает все беды народные, живет надеждами на новые реформы. «И голову сронывши в руки, дивлюся, чему не иде апостол правды и науки», — нередко повторял он слова любимого поэта. Жена его, Екатерина Ивановна, женщина хлебосольная, большая мастерица готовить диковинные в этих краях украинские яства. По праздникам Базилевские нередко приглашали отобедать и Марию Михайловну с сыновьями. Обстановка у них всегда была демократичной. К прислуге в доме обращались на «вы». Она имела свое место за общим столом. Нередко среди гостей оказывались политические ссыльные… У Базилевских двое детей: Наташа и Андрей. Замечает Мария Михайловна, что младший сын ее Володя подружился с Наташей. Учится она в женской прогимназии. И нередко по утрам видит Мария Михайловна, как уходят они вместе со двора с набитыми книгами ранцами за спиной, как Володя оказывает девочке всяческие знаки внимания.
Хлопот по дому у Бехтеревых немало: с утра надо воды наносить, а в зимнее время — и дровишек, да печи затопить, да дорожки во дворе и на улице вдоль дома от снега очистить, а летом — заготовка дров, огород. Сыновья матери во всех этих делах помочь стараются, и любая работа спорится в их руках. Александр, а теперь уже и Володя временами с отцовским ружьем дичь промышляют, к тому же они заядлые рыбаки, а летом и осенью в ближайших лесах собирают немало грибов и ягод. Все это вроде бы и развлечение приятное, но в какой-то степени все-таки помогает и кормиться. Скромен достаток семьи, но живут Бехтеревы дружно.
Бежит год за годом, и Володя Бехтерев, переходя из класса в класс, дошел до шестого. И вот невезенье какое! Сработала-таки бюрократическая машина управляемого графом Д. А. Толстым министерства просвещения. Летом 1871 года газеты опубликовали новый указ о гимназиях. По этому указу классические гимназии становились, если так можно сказать, еще более «классическими», а реальные гимназии преобразовывались в шестилетние реальные училища. Время для изучения в гимназиях древних языков по новому учебному плану увеличивалось в полтора раза. Зато сокращалось число учебных часов, отводимых на новые языки, историю, географию, естествознание. Но это для шестиклассника Бехтерева было бы полбеды, переучиваться ведь не заставят. Главное же для него в том, что седьмой класс вдруг становился не выпускным, как раньше, ибо курс обучения в гимназии увеличивался до восьми лет. В результате до выпускных экзаменов Володе оставалось целых три года, и к тому же значительно возрастала плата за обучение.
Новый гимназический устав, кроме изменений в учебном плане, требовал круто ужесточить дисциплину, усилить надзор над гимназистами. Он не содержал в себе каких-либо педагогических нововведений и отражал профессиональную несостоятельность руководства министерства просвещения. В 1905 году крупный русский психиатр профессор И. А. Сикорский, в ту пору весьма умеренный либерал, во всеуслышание назовет этот устав «чудовищным документом». «Устав гимназий, — скажет тогда И. А. Сикорский, — останется навсегда в истории отечественного просвещения памятником упрямого обскурантизма, готового вести агнецов на заклание!»
В Вятской гимназии прежние относительно либеральные отношения между учителями и гимназистами быстро уступили место более строгим. Значительно изменился и директор гимназии Э. Е. Фишер. Если раньше он еще как бы подстраивался под укоренившиеся при Глебове порядки, то теперь взял жесткий, начальствующий тон даже в обращении с преподавателями. В гимназии завели «кондуиты», усилилось преследование любых видов свободомыслия. В 1872 году Вятскую гимназию ревизовал инспектор Казанского учебного округа действительный статский советник И. А. Сахаров. Первое из сделанных им администрации гимназии «предложений» звучало так: «Подвергнуть строгому взысканию гимназистов, у которых найдутся стихи безнравственного содержания».
В гимназии стало совсем безрадостно и неуютно. Володе хотелось поскорее вырваться из все теснее сжимающихся тисков, но перспектива такой возможности в связи с новой реформой отодвигалась. К переходу на новый учебный план гимназия оказалась неподготовленной. «…Преподавание, — вспоминал позже Бехтерев, — проходило в одном помещении как для седьмого, так и для восьмого класса. Это обстоятельство сразу уронило значение реформы в наших глазах, так как мы убедились воочию, что от прибавления восьмого класса мы не могли приобрести новых знаний, а должны были потратить целый год на
