повторение пройденного, в котором, кроме отрывочных сведений, содержалось так много никому не нужного балласта». Некоторые преподаватели, желая продемонстрировать руководству свое понимание новых требований, стали чаще наказывать учеников, снижали баллы. Администрация гимназии откровенно поощряла наушничество, ярче проявилось чинопочитание. 25 мая 1872 года в Вятской гимназии отмечался юбилей директора, на котором произносились верноподданнические речи преподавателями и подготовленными заранее гимназистами «из хороших семей». Кстати, на социальное происхождение учеников администрация гимназии стала обращать повышенное внимание.
Сразу же после директорского юбилея проводились переводные экзамены, а для восьмиклассников — экзамены на аттестат зрелости. Обстановка, в которой сдавались экзамены, оказалась, как никогда, напряженной. Если раньше неудовлетворительные оценки на переводных экзаменах получал приблизительно каждый четвертый (на выпускных экзаменах оценки обычно были повыше), то теперь их количество достигло 40 процентов. За неудовлетворительные оценки учителей тогда не порицали. Зато администрация осуждала и даже порой наказывала преподавателей за выставленные ими завышенные баллы. В связи с этим в гимназиях нередко проявлялась тенденция занижать оценки своим воспитанникам. Особенно заметно она усилилась с вводом в действие нового гимназического устава.
Поступить в гимназию могли далеко не все желающие, но и из поступивших полный курс оканчивал не каждый: одним не хватало способностей, другим — средств, третьих родители спешили приучить «к настоящему делу», считая, что пять-шесть лет обучения дают достаточные для жизни знания. Каждый год покидающих Вятскую гимназию, не доучившись, было больше, чем выпускников приблизительно в два раза. А из дошедших до выпускного класса не все допускались к экзаменам, из экзаменующихся же иные их не выдерживали. Так, в 1870 году из 15 экзаменующихся в выпускном классе сдали экзамены 11, а в 1871 году — из 16 человек право на получение свидетельства об окончании гимназии («свидетельства зрелости») получили только 13. Правда, получение свидетельства обязательным и не считалось, так как оно было необходимо, по сути, лишь тем, кто после окончания гимназии намеревался поступить в университет. Володя Бехтерев, несмотря на испытываемые семьей материальные трудности, мечтал вслед за старшим братом поступить в Казанский университет, и в этом его полностью поддерживала Мария Михайловна.
Экзамены за седьмой класс Володя Бехтерев сдал относительно успешно. Летом он намеревался самостоятельно позаниматься латынью, знания которой были необходимы не только в восьмом, выпускном классе, но и на естественном факультете университета, на котором он надеялся учиться в недалеком будущем. Надо было уделить внимание и другим дисциплинам. Вместе с тем Володя собирался летом и отдохнуть, рыбу половить, походить с ружьишком по лесу.
Однако случилось так, что осуществление летних планов в 1873 году вдруг круто прервалось. В августовских столичных газетах было опубликовано объявление о том, что к вступительным экзаменам в Петербургскую медико-хирургическую академию допускаются лица, окончившие семь классов классической гимназии. Это Володю вполне устраивало, и Мария Михайловна стала собирать его в дальнюю дорогу. Требовалось получить необходимые документы в гимназии, позаботиться о деньгах, о продуктах на дорогу, об одежде. Следовало торопиться, так как газеты из Петербурга в Вятку шли медленно, и, когда Володе удалось прочитать объявление, до вступительных экзаменов в Медико-хирургической академии оставались считанные дни. В связи с этим пришлось немало поволноваться.
Вместе с Володей Бехтеревым в столицу уезжало три его одноклассника. Предстоял путь в 1500 верст. Железная дорога тогда к Вятке не подходила, и юношам требовалось добираться до Нижнего Новгорода на пароходе компании «Кавказ и Меркурий», который уходил в плавание вечером 23 августа. Володю провожали мать с братом Сашей, а в последний момент на пристань прибежали Наташа и Андрей Базилевские.
Пароход протяжно загудел и отчалил от пристани, шумно стуча по воде лопастями огромных колес. Вчерашние гимназисты стояли на верхней палубе и следили, как медленно удалялись и таяли в вечерней дымке фигуры оставшихся на берегу родных и близких.
И было им радостно, словно вырвавшимся на волю птицам, но к радости примешивалась и грусть расставания с родным гнездом, и тревога за будущее, которое представлялось зыбким, так как было соткано главным образом из розовых надежд.
У Владимира Бехтерева начинался новый жизненный этап. Впереди был Петербург.
Глава 2
АКАДЕМИЯ ЗА НЕВОЙ
Столица государства Российского — Санкт-Петербург — встретила юношей из Вятки гомоном многоликой вокзальной толпы. На перроне мелькали фуражки, цилиндры, шляпы, картузы, чиновничьи и офицерские сюртуки, черные рясы священников, пестрые рубахи ремесленников и купеческие поддевки. Еще разнообразнее выглядели светские дамы в длинных платьях с множеством украшений, в невообразимых головных уборах. Бледные их лица были полуприкрыты вуалью, и это придавало им некую загадочность. Дамы прижимали к груди букетики цветов, многие держали в руках зонтики, хотя перрон, покрытый широченной застекленной крышей, был сух, а солнце через тусклое стекло едва пробивалось.
Прильнув лицом к вагонному окну, взволнованный Володя Бехтерев все воспринимал с жадностью провинциала. Он ощущал торжественность момента — шутка ли, впервые оказаться в главном городе огромной страны, величие которой Володя особенно живо ощутил во время завершающегося сегодня недельного путешествия по светлым водам родной Вятки, по могучей, сумрачной Каме, по бескрайней величественной Волге и по железным дорогам, о существовании которых раньше знал лишь по описаниям да по рассказам бывалых людей, а поезд видел лишь на картинках в иллюстрированных журналах.
Но вот пыхтящий паровоз пронзительно загудел, как бы извещая встречающих о том, что в целости и сохранности доставил в столицу всех тех, чья судьба была доверена ему на пути от Москвы до Петербурга. Как только поезд, медленно пробравшись под крышу перрона, качнулся последний раз и замер на месте, толпа встречающих еще больше засуетилась и стала фрагментироваться. При этом самая нарядная публика оказалась у красных вагонов первого класса, те, что выглядели попроще, стекались к синим вагонам второго класса, а у зеленых вагонов третьего класса вдруг образовалась пустота — встречающих здесь почти не оказалось, так как ехали в этих вагонах те, кого, за редким исключением, встречать было некому. Никто не встретил и наших юношей… Однако они, уподобившись соседям по вагону, тоже вдруг заспешили и вскоре оказались на перроне, где были подхвачены стремительной толпой и вместе с нею устремились из вокзального чрева на просторную Знаменскую площадь.
Фасады выходящих на площадь огромных каменных зданий, масса снующих повсюду людей, гомон толпы, в котором выделялись призывные крики носильщиков и извозчиков, скопление разнокалиберных экипажей — все это их ошеломило. Как же в этой бурлящей круговерти многолюдного, многоликого города найти цель путешествия — Медико-хирургическую академию? Посовещавшись, молодые люди наняли извозчика и через несколько минут уже сидели в потрепанной пролетке. Впереди маячила спина угрюмого кучера, вяло понукавшего старую, неопределенной масти лошаденку, с явной неохотой передвигавшую ноги и только время от времени, после взмахов кнута переходившую на рысь. Ехали сперва по Невскому, затем свернули на Литейный проспект и наконец выбрались к Неве. Величественная панорама набережных хорошо просматривалась с Литейного моста, по которому они пересекли многоводную, спокойную реку. Съехав с моста, оказались на Выборгской стороне, а вскоре и у огромного главного здания Медико-хирургической академии, центральная часть которого была как бы отодвинута в глубину, а крылья распластались вдоль Нижегородской улицы.
Здание, построенное в начале века зодчими Антоном Порте, Воронихиным и Захаровым, имело лишь два этажа, но казалось высоким. Шестиколонный классический портик придавал его фасаду стройность и завершенность. Перед ним простирался довольно просторный двор, отгороженный высокой чугунной решеткой от Нижегородской улицы, на которой остановился извозчик. Посреди двора громоздился массивный памятник на квадратном каменном пьедестале, украшенном барельефами, в содержании которых разобраться было не так-то просто. На пьедестале с кариатидами по углам картинно восседал важный господин из бронзы со свитком в одной руке и, по-видимому, с карандашом в другой. Это был легендарный
