штанов.
– В доме ни копейки, а он где-то шастает! Да еще в лучшем костюме, – надрывалась Мария. Это она майку имеет в виду?
– Ты бы меня с родственниками познакомила!
– Моя мать тебе больше не родственник! Выметайся!
Господи, какая глупость! Зачем мне все это? Может, и правда выместись к чертям собачьим? Жаль только, некуда…
Меня чесали, пилили и строгали до самого вечера. В два смычка – мать и дочь. «Выметайся!» – все время предлагала Мария, но я держался как скала. Под конец я решил попугать жену. Стараясь не слушать ее пронзительные вопли и тещин бас, подошел к шкафу и принялся методично выгребать из него свои вещи и укладывать в узел.
– Давай, давай! – подбадривали меня дамы Еписеевы.
Наконец я решил, что хватит, и, взвалив узел на плечи, двинулся к выходу.
– Грабитель! – донеслось до меня.
Я открыл дверь и начал спускаться по темной лестнице.
– Сеня-а-а!
Интересно, кто это? Феодулия? Я продолжал опускаться все ниже.
– Сенечка-а, вернись! Люби-и-имый!
«Нет уж, так легко я не сдамся! – подумал я злорадно. – Пусть поупрашивает!»
Но упрашивать меня не стали.
– Доча, простудишься! – прогрохотал тещин бас. Послышался дробный топот проворных ног.
Я повернул на следующий пролет. В этот миг на меня обрушилась жена и мягко ткнулась головой в узел. Удар был сильный. Взмахнув свободной рукой, я попытался нащупать перила. Но рука ухватила лишь темноту, я на секунду завис в воздухе и обрушился вниз. В наступившей затем тишине я услышал:
– Машенька, ты цела?
– Да цела, цела, мама. Только вот Арсений…
– Понятно! – теща чему-то обрадовалась. – Прибавится работы Склифосовскому!
Глава 61
Начало
В гипсе я пролежал все лето. И увечье-то мне жена нанесла пустяковое – перелом копчика, – однако двигаться я не мог. Гипсовые трусы, скрывавшие мой сломанный хвост, этого не позволяли.
Жалости ко мне у Марии хватило ровно на два дня. Как только теща уехала в очередной санаторий, жена сварила куриный бульон и поила меня, приговаривая:
– Самое оно для больного человека! – Я кривился. – Не нравится? Зато будешь знать, как шляться черт-те где!
Все последующие дни мадам Еписеева пропадала в солярии вместе с Ларисой, а по возвращении пилила меня, намекая, что ей может не хватить денег.
– Зачем же солярий летом? – спрашивал я, с тоской поглядывая в окно, за которым сияло солнце.
Маша что-то бубнила про пресловутый ультрафиолет, всякий раз добавляя:
– Нашел время болеть…
В июле из лагеря вернулся хулиган Еписеев, и меня перетащили из его комнаты на кухонный диван. На котором когда-то ночевала девушка Елена из Орехова-Зуева. Хулиган за минувший месяц в равной степени набрался сил и наглости. Однажды я попросил дать мне воды.
– Сам налей, – отрезал он.
И это при том, что теперь в прихожей вместо черного урода стояла новенькая «Хонда»!
Воды я, конечно, налил себе сам – до крана я добраться мог, хотя и с трудом, – но решил, что, как только смогу полноценно передвигаться, покончу с этим безобразием раз и навсегда. И с какой стати в свою холостяцкую бытность я полагал, что жена позаботится обо мне в трудную минуту? Вот вам, пожалуйста, трудная минута настала, а воды поднести некому!
Мадам Еписеева тоже с нетерпением ждала, когда я смогу подняться.
– Как ты себя чувствуешь? – елейным голоском спрашивала она, ощущая дыхание осени и начало нового учебного (а для нее – финансового) года.
– Плохо!
– Ты выздоравливай, Сенечка, выздоравливай! – ободряла она. – Скоро первое сентября.
Меня почти никто не навещал. Тимирязьев боялся, Рыбкину было некогда. Только Хренов, который успел отдохнуть где-то за границей, изредка заглядывал. С некоторым удивлением я узнал, что он сдружился с Катькой и даже иногда бывает у нее. Это мне страшно не нравилось, но я молчал и покрепче сжимал зубы.
– Вы уж, Игорь Вадимович, не волнуйтесь насчет работы, – лебезила перед Хреновым Маша. – Мы Арсения обязательно поднимем. Хоть на коляске к вам, а приедет!
