— И только-то! — протянул Калиостро довольно разочарованно. — А я-то думал, что вы и нашему отцу Иконописцу можете что-нибудь посоветовать, дать какие-нибудь идеи.
— Поживите у нас, — старец вдруг ласково коснулся ее руки. — Отдохните. Вам надо поисповедоваться, причаститься...
— О, — произнесла она не без томности в голосе, — я бы с удовольствием: мне самой иногда хочется отгородиться от мира, забыть, кто я такая, и жить, как простая персона N., написанная по-латински, с точкой! — Она пальцем нарисовала в воздухе четкую и внушительную букву.
— Это что? — испуганно спросил монах Леонид у Анатолия.
— Какой-то масонский знак, наверное, — пожал плечами молодой монашек.
— Масонский знак? — она улыбнулась. — Ах, эти масоны — такие обходительные, образованные люди! Это сейчас очень модно в Америке — самые респектабельные люди стремятся вступить в масонские ложи, но не всех туда принимают. Я слышала, у них очень, очень прогрессивные идеи: они занимаются благотворительностью, открывают у себя самые престижные школы...
Калиостро, казалось, пришел в настоящий восторг. Теперь он поглядывал на Ирину с нескрываемым интересом.
— А почему вас не возмущает загробная участь благочестивого магометанина, который с детства неукоснительно соблюдал свои мусульманские предписания, ревностно исполнял законы, слыхом не слыхивал о христианстве, в глаза не видел ни одного христианина и тем не менее, невзирая на все эти смягчающие обстоятельства, все равно попадает в ад? — спросил он Ирину.
— Какого мусульманина? — испуганно спросила она. — Я ничего о нем не знаю.
«На кого это он намекает? — подумалось ей. — Может быть, он хочет таким образом вывести разговор на Ричарда, который путешествовал и по исламским землям? Или имеет в виду Одного Приятеля, который чтобы ее позлить, часто говорил, что мусульманство представляется ему самой мудрой и гуманной религией, ибо позволяет, во-первых, официально иметь гарем, во-вторых, безнаказанно драть за косы строптивых женщин».
— Странно усмехнулся Калиостро. — Обычно этот вопрос всплывает одним из первых в среде интеллигенции, как только речь заходит о христианстве.
— Да? — удивилась она. — А правда, почему должен страдать ревностный мусульманин?
— Поживите у нас, — настоятельно повторил старец и крепко пожал Ирине запястье.
— А что касается исповеди, — вздохнула она, — то ведь это необходимо тем, у кого нечиста совесть. А мне нечего исповедовать, я всегда жила как Бог на душу положит. Я вся перед вами как на духу, и у меня нет никаких грехов.
— Безгрешных людей нет — все мы грешники,— сокрушенно произнес старец. — Надо только просить у Бога, чтобы Он открыл нам, в чем мы грешны.
— Ах, я знаю, я знаю, в чем я всегда согрешала, — воскликнула вдруг Ирина, — и что мне всю жизнь мешало! Я всегда была добра к этому миру, слишком, слишком добра к нему, слишком открыта и слишком многое ему спускала! Вот вы говорите, угрызение совести — это и есть это самое покаяние, — она посмотрела на Тавриона. — А моя совесть меня не обличает, значит, я ни в чем ее не ущемила!
— Человек может придумать себе столько самооправдательных причин и подвести нравственные оправдания под такие беззакония, что доводы его совести просто померкнут перед такими внушительными построениями, — ответил он.
Александр, не мучай меня, не мучай! — говорила она мужу. — Я тебе отдала лучшие годы моей жизни — мою молодость, мою красоту, мою бешеную энергию. Ты знаешь, за мной ходили толпы, толпы поклонников — самых баснословных, прославленных и богатых. Другая на моем месте уже бы давно — да, Александр, к чему лукавить? — пустилась в самые бурные любовные приключения и сейчас плавала бы по Средиземному морю на собственной яхте. Но я отшвырнула от себя эти соблазны и согласилась принять от жизни все ее толчки и удары — все эти бесконечные твои больницы, стенания, боли, всю эту страшную неизвестность впереди, а теперь еще и твою безумную ревность... Там нет никого! Ночь! Половина пятого! Да перестань ты строчить мне эти посланья, будь хорошим мальчиком, спи, успокойся!
От второго Ирина отказалась.
— Вот мне Александр рассказывал, какие вы тут все постники и молитвенники, — сказала она,
