Тибо представил, как он трясущейся старческой походкой снова входит, опираясь на палочку, в Ратушу, как раз в тот час, когда пьют утренний кофе. Вот он дает мудрые советы новому мэру и новым членам городского совета, которые каждую неделю собираются на заседание под его портретом, а в свое время росли, слушая рассказы о деяниях мэра Кровича на благо Дота. На лицах у них натянутые улыбки. Они посматривают на часы, вспоминают, что у них назначены срочные встречи, и вежливо раскланиваются. «Но вы заходите в любое время, — говорят они. — Мы всегда рады вас видеть. Нет-нет, допивайте кофе. Вот печенье, не желаете?» Дверь за ними учтиво закрывается, и он остается один.
— Ну, это еще будет не скоро, — грустно пробормотал Тибо и вышел в коридор. Когда он снова взглянул на «Осаду Дота», Анкер Сколвиг, несмотря на героический антураж и пороховой дым, вдруг показался ему наглым воображалой. — Тебе было проще! — сказал ему Тибо.
Агата уже занималась утренней почтой. Он улыбнулся ей, проходя в свой кабинет. Не мог не улыбнуться. Как он ни старался оставаться спокойным, все, буквально все в ней его волновало: и то, как она держит этот конверт, и то, как уверенно обращается с ножом для бумаг, и то, как изящно возвращает печати в старую жестяную коробку из-под джема; и кончик ее языка, зажатый между губами в уголке рта, и взмах ресниц, и запах, и улыбка.
— Еще раз доброе утро, господин мэр! — сказала Агата.
— Здравствуйте, госпожа Стопак. Извините за опоздание.
И пока Тибо преодолевал последние метры до своего кабинета, густой ковер под его ногами казался ненадежным и топким, как патока. Она смотрит на него. Она видит. Она не может не понимать, что он чувствует. Однако когда Тибо, дойдя до двери, обернулся, то увидел, что Агата даже не изменила позы. Она вскрыла последний конверт, вытащила сложенное письмо, положила его в стопку и, не повернув головы в его сторону, сказала:
— Я скоро занесу вам почту. Не хотите ли еще кофе?
Тибо снял пиджак и повесил его на деревянную вешалку в углу кабинета.
— Только что пил, спасибо, — ответил он. — Как вы сказали?
Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и сел за стол. Я смотрела на него с городского герба на противоположной стене этаким женским воплощением Санта-Клауса.
— Помощи от тебя, прямо скажем, немного, — раздраженно сказал он мне.
Агата, как раз в этот момент входившая в кабинет, услышала его.
— Вы что-то сказали?
— Нет, это я сам с собой, — сказал Тибо. — Старость, должно быть, подбирается.
— Иногда только так и можно поговорить с понимающим человеком, — она протянула ему письма. — Вам пишет мэр Умляута. Что-то насчет празднования годовщины принятия их городской хартии. Приглашают делегацию из Дота. Это письмо лежит сверху.
Тибо фыркнул.
— Только этого еще не хватало! Вы, конечно, знаете, что граждане Дота терпеть не могут умляутцев. Но мне придется взглянуть на это письмо, никуда не денешься. Работа такая… Спасибо, что предупредили. Да, кстати, что вы имели в виду, когда сказали «еще кофе»?
Агата поняла, что Тибо не заметил ее в «Золотом ангеле» и по некоторым причинам решила, что не хочет, чтобы он узнал, что она там была.
— Извините, просто оговорилась. Я хотела спросить, не хотите ли вы кофе? Вот и все. Хотите?
— Нет, спасибо, — сказал Тибо.
— Хорошо. Как вам будет угодно. Не забудьте, в десять тридцать вы должны быть в мировом суде. Секретарь суда сказал, что там обычные дела, рутина. Пьяницы и побитые жены.
И Агата вышла, закрыв за собой дверь.
Тибо встал, обошел вокруг стола, подошел к двери и снова открыл ее. Тот час с небольшим, что оставался до похода в суд, он будет время от времени видеть ее.
К девяти двадцати пяти он уже прочитал всю почту. По большей части — всякая ерунда, может подождать до послеобеденного времени. В девять двадцать семь он попросил Агату зайти в кабинет, чтобы он мог продиктовать ей несколько неотложных ответов. Когда она присела за стол, скрестив ноги, Тибо воззрился в окно и стал пристально изучать купол собора.
— Его превосходительству мэру Запфу, Умляут, ратуша, — решительно начал он. — Это письмо должно быть в двух экземплярах. Итак, начинаем. Глубокоуважаемый господин Запф! Мэр и Городской Совет Дота получили ваше приглашение на торжества, посвященные годовщине принятия городской хартии Умляута. По здравом размышлении мэр и Городской Совет приняли решение отклонить это приглашение, которое есть не что иное, как плохо замаскированное оскорбление. Не думаете же вы, что память о гнусной череде предательств, о лжи и двурушничестве можно стереть, предложив выпить пива и закусить его плесневелыми бутербродами в антисанитарных условиях того гадюшника, который вы по недоразумению величаете ратушей? Что касается меня лично, то я предпочел бы попасть в лапы янычар, нежели замараться, посетив вашу грязную убогую деревню. Впрочем, насколько я понимаю, янычары сейчас все равно заняты, ибо забавляются с женами членов городского совета Умляута. Искренне ваш и проч. Теперь перечитайте вслух, пожалуйста.
Агата перечитала.
— Слово «гадюшник» мне не очень нравится, — сказал Тибо. — Грубовато. Пусть будет «бордель».
Агата сделала карандашную пометку. Тибо обернулся к ней и спросил:
— Готовы записывать следующее?
Агата кивнула.
— Господину Запфу, мэру Умляута. Дорогой Запф, спасибо за приглашение. Надеюсь вскоре отплатить ответной любезностью. Через выходные я собираюсь съездить на рыбалку. Встретимся на старом месте. Захвати пива. С наилучшими пожеланиями, Тибо. Это, пожалуйста, в одном экземпляре, и положите в обычный конверт. Да, и не вносите запись в журнал исходящей почты. Спасибо, пока все.
Агата встала и вышла, и Тибо смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, а потом сел за стол. За стеной застучала пишущая машинка. Тибо слушал, и воображение рисовало ему печатающую Агату.
Колокола собора пробили десять. Тибо посмотрел на часы и стал собираться в суд.
Три отпечатанных письма уже лежали на краю стола госпожи Стопак. Когда он проходил мимо, она протянула их ему.
— Господин мэр, подпишите, пожалуйста.
Тибо похлопал по карманам, нашел ручку и подписал два письма. На третьем он быстро что-то написал, свернул его и засунул в бумажник.
— Очень милое платье, — сказал он. — Вы сегодня очень мило выглядите. Ну, как обычно. Очень мило.
— Спасибо, — скромно улыбнулась Агата.
— Да, очень. Очень мило. — Тибо начал запинаться. — Цвет, знаете ли… Милый. И это… — Он неопределенно поводил рукой в воздухе, имея в виду, очевидно, кант, который Агата в свое время так долго и старательно пришивала. — Это очень…
Тибо злился на самого себя. Стоя перед Городским Советом в полном составе, он мог говорить о чем угодно, спорить о чем угодно, убеждать оппонентов в чем угодно, даже отдавать какие угодно приказы — но сейчас, стоя перед этой женщиной, он мог только бормотать «мило, мило». Однако Агату, похоже, радовало и это слово. Ни один другой мужчина в Доте никогда не называл ее милой, только добрый мэр Тибо Крович.
— Да, очень мило, — сказал он снова. — Ну что ж, теперь суд. Ухожу в суд.
Тибо положил ручку в карман, прошел по коридору мимо продолжавшего героически воздымать руку Анкера Сколвига, спустился по лестнице и вышел на площадь.
Здание городского суда, прямо скажем, было не самым привлекательным строением Дота, и чем ближе Тибо подходил к нему, тем меньше ему хотелось туда идти. Отцы города, возводившие здание, предпочли сильно не тратиться и выбрали для постройки дешевый грязно-коричневый песчаник, который с тех пор местами вздулся от дождей, а местами потрескался от зимних морозов.
