времени. — Мне не в чем признаваться. Я не сделала ничего дурного.
— Разве это имеет значение?
— Да.
— Но разве мое возвращение, то, что мы сможем быть вместе, не важнее формальной правды?
— Если я признаюсь, мы все равно не сможем жить вместе. Меня упрячут под замок, если не хуже того.
— Они обещали проявить милосердие.
— Ты им веришь?
— Но разве мое появление здесь не служит доказательством серьезности их намерений?
— А если я не признаюсь?
На лице Этни отразилось беспокойство.
— Это обернулось бы бедой для меня.
— Каким образом?
— Чары, которые поддерживают во мне жизнь, временные. Если не заменить их на постоянно действующие, я скоро снова...
— Как скоро?
— В течение нескольких часов.
Обрести дочь, чтобы потерять ее снова? Серра почувствовала, как глаза ее наполняются слезами.
— Так вот что они предлагают в обмен на мое признание?
— Да. Они вернут мне утраченную жизнь.
— Но поступить так... это немыслимая жестокость.
— Нет, мама, это немыслимое чудо. Неужели ты не понимаешь? Они сказали, что тебе назначат небольшой срок в тюрьме или исправительном лагере, а потом мы снова будем вместе.
Частью сознания Серра изумлялась тому, с какой готовностью восприняла воскрешение дочери из мертвых. Из мертвых! Если это не безумие, то что-то очень к нему близкое.
— Этни, я...
— Я прощаю тебя.
— Прощаешь меня?
— За то, что тебя не было со мной, когда я... болела.
Это было сказано обыденным тоном, отчего ранило еще больнее. Чувство вины пронзило Серру, будто ножом, глаза ее снова наполнились слезами.
— Я... прости меня. Я очень старалась, делала все, что было в моих силах, чтобы...
Этни подняла руку, останавливая ее.
— Я же сказала, что простила тебя. Но не думаю, что смогу сделать это снова, если ты откажешься помочь мне. Подпиши признание, мама.
Суровая настойчивость дочери озадачила Серру: она помнила Этни совсем иной. Даже в те страшные, последние недели жизни девушка просто замкнулась в себе, не пытаясь привлечь внимания к своей особе. Могли ли смерть и воскрешение изменить ее характер, или это результат каких-то манипуляций со стороны Совета?
— Мне нужно собраться с силами, Этни. Нужно обдумать твои слова.
— О чем тут думать, мамочка? Мое время истекает. Вечно ты не можешь ни на что решиться.
— Это неправда.
— Так докажи, что это неправда. Подпиши. Или ты хочешь, чтобы я снова встретилась со смертью?
Этого Серра, разумеется, не хотела, но ей не давало покоя какое-то смутное, пока не осознанное подозрение. Потом оно оформилось в вопрос.
— Но если воскрешение мертвых возможно, почему бы им не воскресить Фозиана? Зачем затевать эту историю с признанием, если можно просто вернуть оболтуса его семье?
— Этого я не знаю, — не сразу ответила Этни и, подумав, добавила: — Возможно, это зависит от того, как человек умер.
— Смертельная рана или слишком большая доза порошка грез, велика ли разница? Мертвец есть мертвец, разве не так?
— Я не разбираюсь в магии. Мне все равно, как они это сделали.
— А как ты думаешь, что сказал бы по этому поводу Рохан? — спросила Серра, снова решив проверить свое подозрение.
— Что?
— Рохан. Его мнение сразу стало бы нам известно, разве нет?
Этни заметно смутилась, но постаралась скрыть это.
— Я не...
— Ты ведь помнишь Рохана?
— Конечно. Но при чем тут он?
Сердце Серры упало, но она твердо вознамерилась довести дело до конца.
— Мне кажется, его мнение важно, не так ли? Ты согласна со мной?
Ее дочь вздохнула.
— Ну... наверное, он посоветовал бы тебе оставить глупое упрямство и поступить так, чтобы было лучше нам обеим.
— А я-то думала, что ты покрутишь пальцем у виска и спросишь, не сошла ли я с ума. Рохан не он, а она, к тому же собака, а собаки, как известно, не разговаривают.
— Мама! — возмущенно воскликнула та, что называла себя ее дочерью. — Неужели ты усомнишься во мне только из-за того, что я забыла имя какой-то собаки?
— С этой собакой ты была неразлучна с самого детства. Точнее, не ты, а Этни. Не знаю, кто ты такая, но только не моя дочь.
— Это смешно! Наверное, из-за побоев ты тронулась умом и лишилась способности воспринимать действительность.
— Таково твое желание относительно меня.
— Посмотри на меня: разве я не твоя дочь? Как ты можешь отказаться от меня, мама?
— Не называй меня так. Единственное, что я вижу, — это подлог.
— Подпиши признание. Спаси нас обеих. Иллюзии Серры развеялись окончательно.
— Я отрекаюсь от тебя! — решительно заявила она.
Очевидно, увидев выражение ее лица, девушка стала боком пятиться к выходу, и, кстати, дверь оказалась слегка приоткрыта.
Они двинулись одновременно, но Серра, несмотря на болячки и ушибы, оказалась быстрее и схватила притворщицу за плечо, а когда та попыталась вырваться, закатила ей оплеуху и неожиданно ощутила покалывание мириадов крохотных иголочек.
— Проклятая сука! — вскричала обманщица другим, более низким голосом.
Серра выпустила ее, потрясенная, и в это мгновение лицо девушки покрылось шевелящейся маской, как будто роем золотых пчел. Потом маска рассыпалась на множество сверкающих осколков, разлетевшихся в стороны и через секунду растаявших в воздухе.
Теперь узница поняла, почему руки и тело обманщицы казались живыми. Она и была живой: иллюзию представляло собой лишь лицо, копировавшее лицо ее умершей дочери. То был образец мастерской магии, наверняка стоивший небольшого состояния.
Когда наваждение рассеялось, Серра увидела перед собой незнакомую взрослую женщину, напоминавшую ее дочь разве что ростом и телосложением. Выглядела она испуганной.
Серра рассмеялась, и, как оказалось, напрасно. Незнакомка резко ударила ее в живот с такой силой, что вынудила опуститься на колени, а затем молниеносно выскочила в коридор и захлопнула за собой дверь. Серра в бешенстве принялась молотить в дверь кулаками и ругаться, пока голос ее не сел, а руки не сбились в кровь.
В конце концов порыв ярости иссяк, силы покинули ее, и Серра, опустившись на пол прямо перед дверью, на которой остались следы крови от ее ударов, подтянула колени к груди и, обхватив их руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону. Сердце ее переполняло отчаяние:
