— Видите, как это легко?
— Что вы имеете в виду? Что легко?
— Забывать всякие мелочи в круговороте жизни. Я спросил, не брали ли вы на себя выполнение каких- либо поручений, а вы упомянули о доставке сообщений.
— Нет, я ничего такого не имел в виду. В ваших устах это звучит так, словно я делал нечто постыдное, но это не соответствует действительности.
— Тогда вы ничего не потеряете, сообщив нам некоторые имена, — с торжествующим видом сказал Лаффон.
— Вы искажаете мои слова, делаете из меня преступника.
Комиссара как будто напугало это предположение.
— Мне и в голову не приходило ничего подобного. Уверен, вы никогда не делали ничего представляющего собой угрозу для государства… сознательно.
— Что это значит?
— Никогда нельзя быть уверенным в том, каковы намерения других. Когда дело касается безопасности государства, этим должны заниматься профессионалы. Все, что от вас требуется, — это назвать имена…
— Зачем мне способствовать тому, чтобы другие люди оказались в такой же ситуации, как я?
— Значит, другие люди существуют?
— Я рассуждал чисто гипотетически.
— Полагаю, у этих гипотетических людей есть имена?
— Ничем не могу помочь вам, комиссар.
— Возможно, вам кажется, что некоторые люди невиновны, и, возможно, так оно и есть, но необходимо провести соответствующее расследование.
— Любое имя, которое я предположительно назову, станет результатом давления в чистом виде. На самом деле нет никого, заслуживающего вашего внимания.
— Предоставьте нам судить об этом.
— Я настаиваю на присутствии адвоката, прежде чем произнесу еще хотя бы слово.
— Невозможно. — Лаффон вздохнул. — Послушайте, Руканис, в этом мире множество жестоких, склонных к насилию людей.
— Это очевидная истина, не так ли, комиссар?
— Зато для вас, по-видимому, не очевидно то, что их немало среди паладинов, и в данный момент вы находитесь как раз в их руках. Есть предел моего возможного влияния в этом деле.
— Насколько я понимаю, паладины — это наемники. Вы для них высшая власть.
— В конечном счете — да. Однако с учетом того обстоятельства, что это всего лишь протекторат, не сама Гэт Тампур… ну, возможно, понадобится некоторое время, чтобы стало ясно, кому на самом деле принадлежит высшая власть. А пока это будет происходить, вы останетесь у них под стражей. С другой стороны, если сейчас вы начнете со мной сотрудничать, я могу добиться, чтобы вас перевели под опеку Совета. Уверен, мое ведомство покажется вам гораздо более… вменяемым.
— Прошу прощения, но позвольте мне усомниться в этом.
На лице Лаффона возникло раздраженное выражение.
— Вы никак не поймете, насколько серьезно ваше положение, Руканис. Вы понятия не имеете, как много нам известно о вашей деятельности.
— А мне показалось, будто вы сказали, что это ошибка.
— Не понимаете, да? Это не вопрос вашей невиновности, вины или даже наивности. Вы просто должны делать то, что мы вам говорим.
— Совесть не позволяет.
— В наши беспокойные времена немногие могут позволить себе такую роскошь, как совесть. Говорите. Сообщите мне все, что знаете, и избегнете многих неприятностей.
— Я ведь уже сказал…
— Прекрасно, — жестко оборвал Кинзела Лаффон и встал. — В таком случае я умываю руки.
Он подошел к двери и дважды ударил по ней кулаком. Дверь открылась.
На пороге стоял высокий мускулистый человек в традиционном черном одеянии и маске пыточных дел мастера.
Таналвах вздрогнула.
Что с тобой? — спросила Серра. Озноб пробежал по спине.
— Ну, становится холоднее.
— Нет, это что-то другое.
Они сидели на попоне, разложенной на вершине холма.
— Ты не одинока в своем горе, Тан. Мы все здесь, чтобы поддержать тебя. Хотелось бы мне, чтобы ты понимала это.
— Я понимаю и очень благодарна вам за это. Но ведь нельзя то же самое сказать о Кинзеле, верно? Я все время думаю, как он там. Один, и, кто знает, что ему приходится… — договорить у Таналвах не хватило сил.
Подруга попыталась отвлечь ее.
— По крайней мере у тебя есть дети, и они в безопасности.
Она кивнула на играющих с Кучем Тега и Лиррин. Чуть поодаль стоял Кэлдасон, глядя на город. Сгущались сумерки, и столица начинала мерцать магической энергией. Скоро им предстояло вернуться туда.
— Ты права, — согласилась Таналвах, — а я настоящая эгоистка.
— Почему?
— У меня есть дети. Теперь они мои, и я люблю их, как своих собственных. А ты потеряла единственную дочь, и у тебя нет никого. Прости, что говорю об этом так прямо. Надеюсь, не слишком разбередила тягостные воспоминания. — Серра покачала головой, и Таналвах продолжила: — Я за говорила об этом только потому, что ты можешь понять, что я сейчас испытываю. Скажи, тебя мучила мысль, что все могло бы быть по-другому, если бы ты действовала иначе? Ты упрекала себя?
— Конечно. Думаю, в подобной ситуации это происходит со всеми.
— Тогда ты понимаешь мои чувства. Я кое в чем поступила неправильно, а некоторые вещи мне вообще делать не следовало. И теперь Кинзел расплачивается за это.
— Меньше всего тебе стоит осуждать себя.
— Ты не знаешь…
— Расскажи, — мягко попросила подруга.
— Не могу.
— Ладно. Я всегда рядом, если у тебя возникнет желание поговорить. Одно скажу, Тан. Твоя ноша и так велика; не следует добавлять к ней еще и чувство вины. Поверь, я знаю, что говорю.
Таналвах кивнула, хотя, казалось, была не слишком убеждена.
К подругам подбежали Тег и Лиррин. Желая, чтобы Таналвах приняла участие в их играх, дети принялись тянуть ее за руки, пока она не встала и не подошла к Кучу.
Некоторое время Серра наблюдала за ними. Потом рядом с ней сел Кэлдасон.
— Посмотри на них, — сказала она. — Хотелось бы и мне быть ребенком. Все плохое для них осталось в прошлом, забыто, страница жизни перевернута. Как им это удается?
— Не знаю; со мной такого никогда не бывало. Но это хорошо, что они могут. Как Таналвах?
— Разве не очевидно, что с ней происходит?
— Трудно составить какое бы то ни было мнение, если тебя избегают.
— Не упрекай ее за это. Она очень переживает. А теперь, вдобавок, ее гложет чувство вины.
— Что такого она сделала, чтобы испытывать это чувство?
— Уверена, что ничего. Но она думает иначе.
— Ты не говорила ей о заявлении Дислейрио насчет того, что Кинзела нужно убить?
— Конечно нет! За кого ты меня принимаешь?
— Прости, мне следовало знать, что ты этого не сделаешь.
