– А что мы должны делать? – спросила Джули. – Наслаждаться видом?
Фернан загадочно улыбнулся:
– Ничего не делайте. Просто идите.
Но как раз это оказалось самым трудным. Жанна встала на рассвете и уже несколько часов провела на съемочной площадке, слушая, наблюдая и пытаясь понять, как это бывает, когда снимают фильм. Напрасные усилия! Одна суета, а толку никакого. Люди готовились к чему-то, томились в ожидании, нервничали… Потом наступало короткое затишье, все умолкали, и казалось, вот-вот должно случиться нечто важное… Но нет, ничего подобного. И еще Жанна заметила, что не только они с Джули, но и съемочная группа, и даже несколько рыбаков, мужественно боровшихся с холодом, – все до единого человека ловили каждое слово режиссера.
Но и Фернан не был всесилен. Постоянно возникали какие-то помехи: то в кадр попадали чьи-то волосы, то солнце оказывалось не там, где ему следует быть, то запотевали объективы или по небу времен королей Эдуардов тянулся след от реактивного самолета. И всякий раз им приходилось возвращаться к специально поставленным вешкам, а двое молодых людей с метлами уничтожали их следы на песке. Если же с технической точки зрения все шло нормально, то начинались проблемы со шляпами. Справиться с этими широкополыми громоздкими сооружениями из колючей золотистой соломки под порывами резкого атлантического ветра было нелегко. Да еще этот громоздкий желтый зонтик, который тоже рвется улететь! Хотя развевающиеся ленты, наверное, выглядели очень красиво – если посмотреть со стороны. Вообще во всем этом безумии был свой смысл. Даже в том, что Фернан надумал снимать сцену на пляже сейчас, в середине февраля: ведь летом на побережье будет полным-полно народу. Но вот опять раздался крик Фернана:
– Прекратить съемку!
Кинооператор, немного смахивающий на крота в своих перчатках без пальцев, нахмурился и стал рыться в черном ящике, отыскивая фильтры.
– Из меня так и рвется одно неприличное слово, – прошептала Джули и теснее прижалась к подруге, чтобы немного согреться.
Жанна постаралась сдержать улыбку: ведь Фернану важно создать «настроение».
– Перестаньте улыбаться!
Да, она была права. А Фернан, когда нужно, умеет рявкнуть во весь голос.
Джули тут же шмыгнула носом.
– Господи, как я нервничаю! А ты?
Жанна чувствовала, что ее подруга вся трясется.
– Нет, не очень.
Она сама себе удивлялась. Конечно, роль у нее была маленькая, и это облегчало ситуацию. Кроме того, Жанна знала, что работает ради крыши и просто выполняет свою часть сделки. Но, главное, ее не пугала кинокамера. В реальной жизни не легче. Сколько Жанна себя помнила, она всегда сжималась и леденела под чужими взглядами. А теперь по крайней мере есть человек, который отдает ей распоряжения и отвечает за то, что она делает. Какое странное, даже приятное ощущение! Чуть что не так – и Фернан тотчас скажет об этом через громкоговоритель. А окружающие так заняты, у них столько своих забот, что им не до нее. Правда, рядом идет Джули. А что, если бы пришлось играть с какой-нибудь незнакомой актрисой? К счастью, ее миновало это испытание. Но и в худшем случае можно было бы что-нибудь придумать… Главное – не волноваться и помнить о доме № 3.
– Еще раз, mes enfants[16]. Камера!
И они снова двинулись вперед – рука об руку. Идти было тяжело: мешала разница в росте. Тяжелый зонтик и странной формы туфли на низких каблуках тоже замедляли шаг. Жанна искоса взглянула на Джули. Она была по-прежнему прекрасна – даже без своих белокурых локонов. В обрамлении волнистых светло- каштановых прядей, почти скрытых широкополой шляпой, ее профиль казался идеально правильным, как у греческой статуи. Жанна чувствовала себя ужасно неуклюжей рядом с подругой. Она давно отвыкла носить платья, а это – ко всем прочим бедам – было пышным на бедрах и узким внизу.
– Медленнее, медленнее!
Они не сразу привыкли к безостановочным замечаниям Фернана. Во время съемок режиссер болтал без умолку, а другим не разрешал даже откашляться. Звуковое оформление добавят потом. В студии будут наугад накладывать друг на друга разные фонограммы, пока наконец не добьются нужного эффекта. Это называлось постобработкой. Фернан считал ее жизненно важной. Именно на последней стадии фильм можно угробить или довести до совершенства. Что ж, так даже легче! Им с Джули надо неукоснительно выполнять приказы – и только.
– Так! А теперь остановились! Сначала Джули.
Джули нагнулась – уже в двенадцатый раз! – и сняла туфли. Жанна не спускала с нее глаз. Теперь очередь за шляпой. Взмахнув рукой, Джули подбросила ее вверх – к парящим над их головами чайкам. Во взгляде Жанны мелькнула тревога. Они уже испортили три шляпы. Одна упала в воду, другая испачкалась в дегте, у третьей погнулись поля.
– Хорошо, Жанна… Постарайся сохранить это выражение… се petit air somnambuliste, c'est ravissant[17]. – Голос Фернана звучал одновременно и властно, и умоляюще. – Теперь твоя очередь!
Она медленно вытащила непослушными пальцами булавки и сняла шляпу. Потом скинула туфли, аккуратно поставила их рядышком и накрыла шляпой. Джули потянула ее за руку.
– А теперь обе!
Подобрав белые муслиновые платьица до колен, они подошли к кромке воды.
– Продолжайте! Вам хорошо, вы наслаждаетесь!
Девушки повиновались. Вода была очень холодная. После множества дублей у Жанны совсем онемели ноги. Чтобы восстановить кровообращение, она слегка побрыкала ими. Джули ответила тем же, обдав подругу облаком брызг. С громким хохотом они гонялись друг за другом по мелководью. Все это выглядело так бессмысленно, нелепо… А главное, было так холодно!
– Ладно, можете одеваться! В фургоне вас ждет горячий бульон.
Фернан кивнул, и девушки помчались за своими пальто.
Ким не хотел устраивать просмотр, но Джули сумела настоять на своем, пустив в ход несколько веских аргументов. Во-первых, Фернан дал героине ее имя – Джулия, во-вторых, собирался использовать для съемок ее родовое гнездо. Должен же он что-то дать взамен.
И режиссер согласился, проворчав:
– Только в виде исключения. Но больше никаких разговоров на эту тему!
Увидев результаты сегодняшних трудов, Жанна поняла, почему Фернан уступил с такой неохотой. Конечно, это были немые неотредактированные кадры. Туда попали все их неудачи и бесконечные повторы. То и дело мелькали какие-то вспышки, хлопали черно-белые челюсти нумератора. И все-таки Ким ухитрился сделать из их прогулки по утреннему зимнему пляжу нечто невероятное. Благодаря какому-то оптическому колдовству унылый серый февральский воздух превратился в золотистое знойное марево. Песок, с которого заботливо убрали окурки, банки из-под пива и конфетные обертки, казался девственно чистым, словно по нему никогда не ступала нога человека. А море… ну, море просто создано для кинокамеры – иначе не скажешь.
Джули вышла из зала, охваченная радостным возбуждением. И естественно. На этот раз она смотрелась великолепно. Фернан выполнил свое обещание. Но у Жанны почему-то было тяжело на сердце. Ее томила грусть. Не из-за того, как она получилась на пленке. Бог с ним! Правильно сделал Фернан, что одел их одинаково. Это еще ярче подчеркивало разницу между героинями – красавицей и гадким утенком. Нет, Жанну тревожил сам образ. Девушки в легких белых платьях; желтый зонтик, похожий на хрупкий цветок, склонивший головку под тяжестью росы, – символ надежды? Волны слизывают две пары следов на песке. Этот образ мучил ее, напоминая о чем-то забытом, утраченном… или необретенном. Жанна испуганно взглянула на Фернана. Какие планы он строит насчет нее и Джули? Что за фильм собирается снимать? И почему при виде двух девушек, идущих по песку, ей хочется плакать?
– Джули, – сказал Фернан, чуть не мурлыкая от удовольствия. – У тебя все прекрасно получится. Прекрасно. А ты, Жанна… – Он обернулся и в раздумье добавил:
