Утром, когда я приехала к Ольге, она, бедняжка выглядела усталой и измученной. Белое, как смерть, лицо и черные круги под глазами. Она так обрадовалась, когда увидела меня, что не смогла удержаться и заплакала. Слезы сами брызнули из ее глаз. Ольга всегда так: плачет и от горя, и от радости. У меня даже вся злость на нее разом прошла.
Хорошо, что с племянницей моей, Лизонькой, все в порядке. Это самое главное. А Ольга — мать. Она обязана терпеть и неудобства всякие, и боль ради своего ребенка. Правда, наша мамашка, Ираида Сергеевна, такой заботливостью никогда не отличалась. Зато у нас с Ольгой есть бабушка, которая нам с сестрой всегда мать заменяла. Вот и сегодня, стоило бабушке лишь узнать, что требуется ее помощь, она тут же решила выручить нас с сестрой.
Ольга вообще как дитя малое. Слишком уж добрая и безотказная. Из-за этого часто и попадает во всякие скверные истории. И часто из-за дружка своего, Дрюни Мурашова. Не надо было за него вступаться сегодня. Заслужил — получай по репе. Может быть, хоть таким образом ума наберется.
— Ты, наверное, Поля, езжай домой, отдохни. У тебя ночка веселая была, а я в УВД, — заявил мне заботливый Овсянников.
Для меня это прозвучало, как оскорбление. Просто Жора, что называется, меня с хвоста сбрасывает. Подруга в беде, а он такое предлагает.
— Ну уж нет, Овсянников, хрен ты угадал, ничего у тебя с этим не получится. В УВД мы отправимся вместе. Я тоже хочу внести свою лепту.
— Поля, пока даже личность убитого не установлена. Пусть ребята потрудятся. Они свое дело отлично знают. А потом и вы с сестрой присоединитесь.
Но я была настроена решительно, и Жора вынужден был мне уступить.
Я присутствовала при допросе подозреваемой в убийстве. Ничего нового этот допрос не дал. Вера горько плакала, размазывая слезы кулаками. КПЗ на нее подействовала так, что она теперь вообще не могла собраться и толком вспомнить, как все происходило. Она только бесконечно повторяла:
— Не убивала я его. Зачем мне было его убивать? Я же только два дня была с ним знакома. Зачем мне было его убивать?
Веру увели.
Жора, обхватив голову руками и смешно ероша волосы, размышлял вслух:
— Бред какой-то, ей Богу.
Затем решительно поднялся со стула и выдохнул:
— Во всяком деле обязательно найдутся свидетели. Верно, ребята?
Ребята согласно закивали.
— Георгий Михайлович, в шестичасовом выпуске теленовостей была информация об убийстве. Фотографию погибшего мужчины показывали. Так что, очень скоро может позвонить кто-то из близких или знакомых погибшего.
Я молча взяла со стола дело и стала его изучать.
Интересная картина получалась. У меня сложилось впечатление, что в квартире, кроме Веры и неизвестного Гоши, был кто-то еще. Третий, неизвестный следствию.
Но все по порядку. На бутылке обнаружены отпечатки пальцев только Верины и Гошины. И в этой самой бутылке следов цианистого калия не было. Цианистый калий был обнаружен только в разбитом фужере. О чем это говорит? Да о том, что яд был насыпан только в фужер. Снотворное было обнаружено в фужере, который стоял на столике.
Это позволяло Жориным коллегам сделать вывод, что Вера действительно заснула. Вот только кто подсыпал снотворное, а кто цианид?
Самое интересное заключалось в том, что отпечатки пальцев на ручке входной двери полностью отсутствовали. Словно, эту дверь перед тем, как бедняге-Гоше отправиться в мир иной, отмыли самым тщательнейшим образом. На уголке журнального столика и на одной из дверных ручек были обнаружены частички талька. Вероятно, преступник воспользовался медицинскими перчатками. Причем новыми.
Лично мне это не только показалось подозрительным, это полностью утвердило мое мнение насчет третьего человека. Вот его-то мы и должны искать. Не сомневаюсь.
Правда, Жора в этом плане был менее оптимистичен, чем я. Он полагал, что сам гость мог удалить отпечатки пальцев. Я не поняла хода его мыслей. Впрочем, кажется, поняла. По-моему, единственное, о чем он сейчас неотступно думал, так это о своем драгоценном отпуске, который так бездарно пропадает. А, может, я просто ехидничаю.
— Жора, мне кажется, что Веру можно отпустить. Смотри: зачем Вере было стирать отпечатки с ручки входной двери? Разве это не странно?
— Странно, Поленька, все странно. Ничего, разберемся.
Отпустить Веру Жора пока не решился.
В этом деле действительно много было странного.
— Леша, — обратился Жора к одному из своих коллег, — надо обойти все фотоателье, близлежащие в первую очередь. Надо найти копию квитанции. И тогда мы узнаем адрес, по которому проживал этот самый Гоша. Тезка мой, наверное.
Дело в том, что при осмотре одежды погибшего в кармане его брюк в бумажнике была найдена его фотография. Такие на паспорт делают. На обратной стороне фотографии карандашом написано: Лукьянов.
Это уже кое-что. Когда знаешь, кого убили, то проще выяснить: за что.
— Ты, Андрей, отправь запрос в паспортный стол: пусть дадут адреса всех Лукьяновых Георгиев. И оставайся на телефоне: может быть кто-то этого Господина узнал, когда смотрел утренний выпуск новостей, и позвонит в отделение.
Мы с Полиной поедем в дом Веры и еще раз тщательно опросим всех соседей. Может быть, вспомнят что-нибудь такое, что упустили сначала из виду.
Мне Жорино предложение понравилось. Я и сама полагала, что неплохо было бы заняться поисками третьего лица. Соседи в таком вопросе смогут оказать неоценимую помощь.
— В час дня встречаемся в отделении и подводим итоги, — закончил Жора свою мысль.
Мы уселись с Овсянниковым в мой старенький «Ниссан» и отправились в дом, где проживала Вера Елушкина.
Правда, Жора был не против по дороге завернуть еще куда-нибудь. Ко мне, например, чтобы кофе попить. Знаем мы горячую Жорину любовь к кофе. Просто он слишком по мне соскучился и вот теперь готов воспользоваться любым подходящим случаем, чтобы затащить меня в постель.
Мое предположение тут же подтвердилось, стоило мне только сказать, что нет никакой необходимости ехать пить кофе ко мне. Это можно сделать где угодно по дороге. С моей точки зрения случай был вовсе неподходящий. Об этом я и сказала своему бывшему мужу, не слишком заботясь о том, насколько вежливо прозвучал мой отказ.
Овсянников глубоко вздохнул. Столько разочарования было в этом многозначительном вздохе, что я невольно усмехнулась:
— Ты, наверное, никогда не переменишься.
— Нет, — грустно сказал мой бывший муж, — разве только когда состарюсь окончательно. Но до этого мне, слава Богу, еще далеко.
Из Вериных соседей почти никого не оказалось дома. Все были на работе, кроме нескольких пожилых женщин и ребят не старше восемнадцати. Но те, как говорится, ни сном, ни духом. Ничего не видели и не слышали. В этот момент находились дома и мирно смотрели телевизор. Было жаль времени, потраченного на эти бесполезные опросы. Однако, это совершенно необходимо. Но нам все же повезло, я считаю. Этажом выше Вериной квартиры живет одна девчушка, этакая герл, не обремененная комплексами, продукт современности.
Девушка открыла дверь и воззрилась на нас с Овсянниковым, двигая без устали челюстями. Судя по запаху, эта птичка предпочитала «Орбит», хотя кто ее знает. Лоскутик, который и на набедренную повязку не тянул, у девочки, видимо, считался шортами. По бокам разрезы по самое «не хочу», короткий, едва
