тем, кто хочет дать отдых своим уставшим глазам. Не меньшую пользу новые «говорящие книги» принесли и в педагогическом, деле, давая возможность слушать лекции отсутствующих или навсегда от нас ушедших писателей и ученых.
Я молча слушал объяснения нашего неутомимого учителя и все более убеждался в том, что здесь нам с профессором Фарбенмейстером не придется скучать…
В новой библиотеке мы, действительно, готовы были сидеть целые дни. Изумительно простая система каталогизации давала возможность в полминуты найти и получить любую книгу, а краткая сводка, обязательно имевшаяся в конце каждой книги, позволяла быстро ориентироваться в ее содержании. Чего только мы не узнали!.. В прежних разговорах с жителями XXX века мы слышали лишь отрывки истории прошлых веков. Здесь же, в тиши библиотеки старого ученого, перед нами открылись точно широкие шлюзные ворота, сквозь которые хлынула широким бурлящим потоком колоссальная волна новых, ошеломляющих впечатлений. Только теперь, мысленно углубляясь в минувшее, мы видели, какой трудный и бесконечно длинный путь, полный борьбы, побед и поражений, прошло человечество за эти столетия! Какие великие открытия! Какие поразительные завоевания науки и техники! Какие потрясающие катастрофы! Какие глубочайшие социальные перевороты!
Временами мне казалось, что планета, где мы сейчас живем, уже не та старая Земля прошлых веков, Orbis terrarum древних, а иной и совершенно новый, неведомый доселе мир…
Точно мощной рукой титанов — засыпаны моря, прорыты материки, пробуравлены горы и дно океанов. На десятки километров в толщу земной коры вонзились глубокие шахты, пустыни превращены в цветущие луга, холодные тундры в теплые страны… Покорное несокрушимой людской творческой воле лицо земли изменило свое выражение…
Суровая природа покорно смирилась и стала слугой человека… Исчезли расстояния, и даже междупланетные бездны не страшили новых аргонавтов XXX века…
Еще несколько дней тому назад мне не сиделось на месте: мне неудержимо хотелось перенестись за эти белые стены, где нас мягко, но настойчиво удерживала чья-то более сильная воля. А теперь, ближе вглядевшись в отражение сверкающего лика Нового Человечества, мне временами становилось страшно выйти из этого тихого научного оазиса, не видеть больше светлых глаз Реи, расстаться со старым мудрым Антеем…
Профессор Фарбенмейстер реагировал на все несколько иначе: ему были совершенно чужды и мои тревоги, и моя робость. Он не читал, а глотал книгу за книгой, погружался в старые манускрипты, слушал отдаленные радио-лекции современных знаменитостей, жадно следил на телеэкране за каждой деталью мудреных физических демонстраций и засыпал нашего хозяина бесчисленным потоком вопросов. Для чего ему живой мир, когда он мог методически разбираться в этих книгах, читая в них отражение столь чуждой ему жизни Нового Человечества?..
Уединенная лаборатория нашего хозяина, в которой он проводил все свободное время, действительно, напоминала собою какой то тихий оазис среди необразимого океана чуждой, загадочной напряженной жизни… Несколько раз мы заходили к нему и видели там удивительные вещи. Мы уже убедились, что профессор Антей обладал замечательной разносторонностью, но главная его деятельность протекала в области изучения жизни растений. Я боюсь, что это определение очень мало выражает сущность его работ. То было не простое изучение и наблюдение явлений. То было глубочайшее проникновение в самые затаенные уголки органической жизни, остроумнейшее сочетание всевозможных родов воздействия на законы, управляющие ростом и развитием живой материи.
Я мало выносил из тех объяснений, которые давал старый ученый, обращаясь больше к профессору Фарбенмейстеру. На меня, как профана, сильнее всего действовали некоторые из тех поразительных результатов, которых удалось добиться нашему хозяину.
В лабиринте стеклянных баллонов и колпаков, соединенных между собою безнадежно запутанной сетью трубок и проводов, находились растения самой причудливой формы, созданные гением и настойчивостью профессора Антея. Выяснив до мельчайших подробностей законы роста и развития некоторых представителей растительного мира, он, подобно Лутеру Бербанку, известному американскому садоводу моего времени, и другим смелым экспериментаторам, шедшим по его следам, нашел способы в необычайной степени воздействовать на изменение формы и качества растений.
Путем скрещивания различных видов растений, под действием химических, световых электромагнитных агентов, ему удалось получить совершенно новые виды. Я видел голубые розы и бархатные черные тюльпаны, какие-то странные бледные цветы величиной с блюдце, все время менявшие свою окраску, — толстые, изогнутые когтистые листья на коротком синем стволе, жадно хватавшие подносимых к ним насекомых и маленьких птиц, — длинные, золотистые плоды с пульсирующей кожей, — фрукты и овощи чудовищной величины. Неизвестные мне ароматы, непривычные сочетания красок в цветах, поражали и опьяняли меня.
Мы остановились у одного ряда растений. Они ничем особенным не отличались по внешнему виду. Но вот профессор Антей приблизил к ним свою ладонь, и растение потянулось к ней своими бледно-зелеными длинными листьями и, точно ласкаясь, обвило ими руку ученого. Я попробовал сделать тоже самое — пара листьев бегло скользнула по поверхности моей руки и тотчас же откинулась назад, увлекая за собою своих, остальных собратьев…
Растение потянулось к профессору.
Что это? Неужели растение узнает «своих», умеет отличать их от «чужих»?..
Так это и было в действительности: науке тридцатого века удалось создать что-то вроде мыслящего растения…
Нас подвели затем к другому сосуду. За стеклянной матовой стенкой бледно мерцали венчики каких-то круглых белых цветов. Профессор Антей приоткрыл дверцу и начал дуть на цветок. От дуновения листья зашевелились, стебель согнулся, а цветок… покраснел, точно сердясь на причиненное ему беспокойство, и снова принял свою прежнюю окраску, когда его перестали тревожить.
— Смотрите! — сказал профессор Антей, зажигая перед нами яркую лампу, — оно может выражать и радость.
Действительно, под влиянием яркого света, лепестки тихо дрогнули и приняли светло-синий оттенок…
Дальше мы увидели еще более поразительную вещь. Под ярким светом рефлектора блестели, точно металлические, темно-зеленые листья широких кустов с желтыми пышными цветами, которые я видел в изобилии растущими на лугу около дома. Наш спутник медленно повернул какую-то ручку, и свет постепенно стал меркнуть. Я наклонился поближе. От куста, вместе с поднимавшимся тонким, неуловимым ароматом, стало доноситься сперва еле слышное, потом все более громкое, мелодичное звучание.
Растение пело!.. Ухо улавливало гармоничное сочетание медленно замиравших аккордов. Так вот откуда шли эти непонятные мелодичные звуки, которые я слышал каждый вечер в саду! Я не понял, да и не пытался понять объяснения профессора Антея, не хотел анализировать чудесную сказку поющих цветов… Это было последнее достижение старого ученого и он, по-видимому, немало им гордился.
От нашего ученого хозяина мы узнали, что здесь, в этой лаборатории, собраны далеко еще не все чудеса растительного мира новой эпохи. На то, что природе надо было много сот тысяч лет, науке последнего времени понадобилось лишь несколько столетий. Путем строжайшей селекции, скрещивания и воздействия самых разнообразных физико-химических процессов удалось до неузнаваемости изменить свойства почти всех полезных для человека растений. Но этого мало, появились совершенно новые искусственные сорта — кактусы без шипов, фрукты без зерен, новые хлебные злаки, огромные колосья, сахаристые новые плоды, вечно зеленые лиственницы, древесина съедобная и древесина, своей твердостью соперничающая с железом, быстрорастущие сорта строевого леса, растения, выдерживающие самую жестокую жару, и растения, дающие плоды в самом холодном климате Сибири… мне трудно даже перечислить все эти новые полезные классы и виды царства растений…
— Вы увидите, — продолжал профессор Антей, — когда ознакомитесь с нашими научными центрами, что столь же успешную работу удалось проделать и над миром животных. Уже ваши современники, при помощи искусственного подбора, создавали новые породы домашних животных — вроде тонкорунных овец, богатых мясом быков, удойных коров, особых сортов кур и т. д. XX и XXI века достигли в этом отношении
