двухсотлетней давности. Тут вам и конец. Треть своей земли вы сразу выводите из оборота, пуская под пар. Я понимаю, что слово «пар» городскому читателю ни о чем не говорит. Поэтому объясню так, чтобы понял даже горожанин. Растения строят себя из тех микроэлементов, что есть в почве. Русские почвы – сами знаете какие. Лучше бы их вовсе не было, таких почв… Злаковые культуры из этих бедных почв довольно быстро все высасывают, и на третий-четвертый год урожай вы рискуете вообще не собрать. Значит, нужно дать земле отдохнуть, поднакопить микроэлементов. Это и называется – пустить под пар.
Итак, под паром у нас находится треть земли. Из одного посаженного зерна получаем три. Одно откладываем на семена. На остальное честно голодаем и содержим крохотное, но злобное государство. Крохотное, потому что почвы скудные и большее число дармоедов содержать просто не получится. А злобное, потому что крохотное: ему нужно очень больно кусаться, чтобы его, малюточку, не задавили свободные землепашцы. Поэтому свободные землепашцы такому государству – противопоказаны. Да и просто не могут существовать экономически. Ибо нету никакой экономики.
На счет «честно голодаем», возможно, это сильно сказано. Скажем мягче: «постоянно недоедаем». Беда ведь не собственно в голоде, как таковом. Беда в отсутствии излишков. Россия попала в замкнутый круг. Низкие урожаи – это отсутствие излишков, коими можно торговать. А экономика есть в первую очередь торговля. Суть экономики – движение товаров по каналам спроса и предложения.
Нищета имеет два измерения. Нищему крестьянину нечего продать, а значит у него нет денег, чтобы купить что-то у городского ремесленника. Соответственно, ремесло не развивается. А поскольку нет ремесленника, нет и покупателя, то есть нет стимула для развития сельского хозяйства и поднятия урожаев с помощью инноваций. Именно поэтому в России города были не центрами свободы (проистекающей из свободной торговли), а центрами военно-административными. В конце XVIII века, когда Европа уже вовсю огорожанивалась, в России население городов составляло 3 % от всего населения страны. Причем значительная часть этих горожан были дворяне, то есть крупные и мелкие землевладельцы – те же аграрии, только рангом выше.
Зерно в виде излишков аккумулировалось только у помещиков. Но им тоже продавать это зерно было некуда: крестьяне, даже если бы захотели, купить его не могли из-за нищеты и отсутствия денег, а в Европе своего зерна было более чем достаточно. Только в XIX веке помещики России начали массовые поставки зерна в Европу – и то лишь потому, что Европа уже достигла такого экономического уровня, при котором дешевле было покупать русское зерно, чем производить свое. Так Россия стала сырьевым придатком Европы. Впрочем, она была им и раньше, поскольку продавала в цивилизованные страны пеньку, мачтовый лес, барсучье сало, пушнину, дикий мед… В общем, все, что растет или производится природой, а не русскими.
Впрочем, справедливость требует признать, что несколько раз у России были попытки прорвать этот порочный круг. Прорвать круг русского порока можно было расширением внешней торговли, например: пусть города начнут расти на основе торговли с внешним миром, а не с собственным крестьянством. Ну а когда появятся города, появится и спрос, который могло бы постараться удовлетворить русское крестьянство, пытаясь внедрять инновации в сельское хозяйство.
В первый раз бурный рост городов в России случился в IX–XI веках. Именно тогда Русь получила свое второе название Гардарика (страна городов). Причина роста русских городов в то время проста. Помните, арабский историк Ибн Хальдун писал: «Христиане не могли спустить на воду даже простую доску»? Хозяевами Средиземноморья тогда стали мусульмане, и потому путь от Северной Европы на Ближний Восток пролег через Россию, через ее водные артерии.
Однако малина быстро кончилась: в период очередного теплового максимума, когда иссушение степи, как пасту из тюбика, выдавило с мест своего обитания тюркских кочевников, они своим нашествием перерезали эту козырную торговую трассу.
Второй всплеск городской жизни в России приключился между XIII и XV веками, когда Новгород был членом Ганзейского торгового союза. Это был по-настоящему великий шанс для нашей страны. Новгород представлял из себя тогда супергород с населением в 400 тысяч человек! Для справки: к концу XIX века в Новгороде было не более 21 тысячи жителей. Вот что такое торговля!
Увы, в конце ужасного XV века этот прекрасный росток цивилизации на уродливом теле заскорузлой России был растоптан Иваном Великим с невиданной жестокостью. Тем не менее, этот акт до сих пор однозначно трактуется как позитивный в деле укрепления русского централизованного государства…
Третья попытка возрождения началась в середине XVI века, когда англичане приехали будить Россию торговлей, открыв морской пусть не через датские проливы Балтики, а по северным морям. В России тогда бурно начали расти города вдоль рек и дорог, соединяющих столицу России с Ледовитым океаном. Однако к XVII веку и эта торговлишка заглохла. Как пишут умные люди, отчасти «из-за того, что под давлением собственных купцов российское правительство отобрало у иностранных торговых людей ранее дарованные им привилегии, а отчасти из-за падения западного спроса на русские товары».
Что же стало с возникшими русскими городами? Захирели. Превратились в обиталища царской бюрократии, пункты расквартирования войск и места развлечения окрестных помещиков. В основном же, если и основывали русские люди города, то были это города-остроги, города-крепости; для отражения нападения степняков, например, весь юг оккупированной и зачищенной от туземцев Степи был обнесен острогами.
Так что же, спросим еще раз, помешало России пойти по цивилизованному, западному пути?
Великие просторы. И холод.
Принцип наименьшего действия на социальном уровне действует так: никто не будет развиваться, если можно не развиваться, а жить по старинке. Если есть возможность идти все дальше и дальше на восток, выжигая леса под делянки, никто не будет особо «париться» с изобретением чего-то нового. Русские и не парились, а шли. А европейцам двигаться было некуда: плотность населения в Европе уже тогда была предельной (для тогдашних технологий). Поэтому европейцам пришлось включать голову. Например, изобретать плуг. На Руси-то вплоть до середины – конца XIX века основным орудием пахаря была примитивная соха, которой пахали чуть ли не в неолите. Это был не европейский плуг с переворотом пласта, а дурная кривуля, которая процарапывала землю на глубину 10 см. Но зато соха не требовала большой тягловой силы (скот-то дохлый), и ею можно было вспахать поле в 10 раз быстрее, чем плугом (нужно торопиться: день год кормит). Не зря же посетивший Россию сразу после наполеоновских войн немецкий ученый Шторх отметил, что ни в какой стране Европы «сельское хозяйство не ведется столь нерадиво».
Основной культурой русского крестьянина была рожь как наиболее неприхотливый злак. А то, что рожь из всех зерновых дает самые низкие урожаи, так что ж… бог дал – бог взял. Точно так же не спешили русские расстаться и с трехпольем – неэффективной системой, от которой страны с развитым сельским хозяйством отказались еще в конце Средних веков.
Вот маленький пример «экономики» русского сельского хозяйства. В XVIII веке полная обработка десятины стоила 7 рублей 60 копеек ассигнациями. Такова была рыночная стоимость рабочей силы. А рыночная цена продукции с той же десятины при баснословно высоком урожае сам-шесть ровно в 2 раза ниже! Если же созревает обычный урожай – сам-три, то получается, что себестоимость урожая в 4 раза выше его рыночной цены! Иными словами, в России сельское хозяйство экономически невыгодно и может быть только рабским.
Поэтому на землю в России не смотрели как на средство обогащения даже помещики: урожаи низкие, рынок узкий. Ни одно из великих состояний российских богачей не имеет своими корнями земледелие. А уж крестьянин землю и работу на земле просто ненавидел, мечтая уйти куда-нибудь в город на заработки, стать коробейником, мастеровым, бурлаком… лишь бы не работать на земле, ибо это ад.
В середине XIX века в Россию прибыл немецкий агроном Гакстгаузен. Он провел сравнительные подсчеты доходов двух одинаковых по площади хозяйств в России и Германии. Свои выкладки агроном заключил следующим выводом: если вам подарят землю в России для ведения сельского хозяйства, лучше будет отказаться от этого чересчур разорительного подарка. В конце того же XIX века уже русский специалист по сельскому хозяйству Энгельгардт пришел к тем же выводам, сказав, что капитал, вложенный в государственные облигации, приносит больший доход, чем те же деньги, вбуханные в сельское хозяйство.
Поскольку сельское хозяйство в центральной России нерентабельно, и вести его можно только с помощью рабов, все помещичьи усадьбы России превращались в «вертикально-интегрированные
