тебя постриг, а завтра ты мне поможешь дом построить по-соседски... Так и жили, как в деревне – натуральным хозяйством. Зато по-братски, без денежного оборота. Да и какие расчеты, если все люди – братья?!
Но в нормальной экономике продажа услуг ничем принципиально не отличается от продажи товаров. Потому что обмен деньгами – это и есть, собственно говоря, экономика. Продажа услуги – будь то услуга парикмахера, проститутки или художника – это нормальная экономическая транзакция, если с нее заплачены налоги. В нашем примере произошел не просто бессмысленный обмен десятью долларами туда-сюда. Нет, с каждой транзакции через налоговые вычеты малой толикой оплачена аренда парикмахерской и производство бензина, если парикмахер и клиент приехали к парикмахерской на машинах. Оплачена работа строителей, дорожных рабочих, металлургов, энергетиков, машиностроителей, шинников... Вот почему экономисты с полным правом вносят в ВВП 20 долларов. Чем больше и чаще таких транзакций производят люди, тем крепче экономика в целом.
Тратя на себя, ты объективно помогаешь обществу!..
Городской мир капитализма целиком сшит нитями денежных транзакций, поэтому психология и мораль людей не могли в нем не измениться и не уйти от формулы «какие деньги, мы же друзья» в сторону формулы «дружба дружбой, а табачок – врозь». Многим неприятно это слышать, но такова новая реальность.
– А как же благотворительность, как же человеческое милосердие? – спросят меня девушки-волонтерки с растрепанными волосами и лихорадочным блеском в темных, как сливы, глазах. – Не все продается и покупается за деньги!
Да, девушки. Не все продается. И не все покупается. Но все имеет цену...
Новая мораль вовсе не запрещает благотворительность. Напротив, именно новое время с его холодной и разумной моралью дало необыкновенный всплеск благотворительности. Это объясняется просто: благотворительность основывается на двух вещах... На нашей чисто животной, присущей всем приматам (и не только им) эмпатии к особям своего вида. Это условие необходимое, но недостаточное. А условие достаточности – сытое брюхо. Только имея высокий уровень общественной сытости, можно заниматься благотворительностью в тех масштабах, в которых ею занимается Запад. Причем, что любопытно, эта благотворительность отлично встроилась в капиталистические механизмы и прекрасно продается.
Пусть 30 % особей в популяции довольно жестоки, 30 % весьма сопереживающи, остальные – так себе. Среди жестоких есть небольшой процент патологических садистов, а среди эмпатичных – такой же небольшой процент поведенческих уродов с обратным знаком. Последние настолько болезненно, анормально эмпатичны, что едут в Африку в миссией милосердия и тратят всю свою жизнь на лечение спидоносной голытьбы. Причем совершенно бесплатно. Садистов мы не любим, но сверхмилосердие – уродство столь же великое по модулю, только иного знака – современным обществом весьма поощряется. На словах. Потому что нормальные люди в ущерб собственной семье в Африку ради негров не поедут. И не будут по поводу голодающих особо париться, поскольку один из главных принципов новой морали звучит так:
Подать из милости вам могут. Это красиво и благородно. Это душевный подвиг. Но, будучи нищим, требовать от других людей подвига, настойчиво тыча им под нос свое нищенское рубище, голодных детей и рваные боты, никто не вправе. Такая социалистическая наглость производит неприятное впечатление. Однако наглые люди существуют и искренне полагают, что более благополучные члены общества просто обязаны им помогать – на том простом основании, что они ленивы, или бесталанны, или настрогали огромное количество детей. Именно про таких требовательных нищих писала Айн Рэнд: «...пресмыкающиеся в темных углах людишки, полуумоляющие, полуугрожающие, кичливо выставляющие напоказ свои открытые язвы в качестве единственного обоснования права на жизнь и своего единственного достоинства».
Халява развращает. Один раз дашь таким на халяву, второй... А потом они уже будут выходить на улицы и стучать поварешками в пустые кастрюли, переворачивать автобусы и жечь автомобили. И горе попавшимся на их пути!.. Однажды на излете Древнеримской империи в столице случились перебои с хлебом, и толпа плебеев окружила вышедшего к ним римского императора, гневно орала и кидалась корками. Император пережил пару неприятных минут. Что же, интересно, они орали? А известно, что всегда орут плебеи – что они тоже люди и потому должны есть на халяву.
Да, люди рождаются свободными и юридически равными. Но потом... Потом, в результате социальной обработки, из них получаются совершенно разные «изделия». И, в отличие от старой, новая мораль четко осознает: ценность людей – разная. И при прочих равных, ценность хозяина выше ценности вора, ценность академика выше ценности слесаря, ценность пилота выше ценности пехотинца, а ценность семьянина- домовладельца выше ценности бомжа. Это и так ясно практически каждому на интуитивном уровне, но... Но христианские наслоения в душе современного человека поставили столь мощную помеху здравому рассудку, что душа его изо всех сил сопротивляется естественному выбору.
В своем блоге я как-то проводил очередной эксперимент на людях. Задал им старую задачку: гибнут двое – Эйнштейн и слесарь. Кого будете спасать, если спасти можно только одного? Времени на рассуждения нет. Задача, как вы понимаете, чисто теоретическая, поскольку в реальности никто не тонет. Причем я максимально облегчил задачу гражданам, подчеркнув, что слесарь Вася – пропойца и семейный тиран. Но дерьма в мозгах у большинства людей оказалось столько, что они предпочитали убить обоих – и Эйнштейна, и слесаря – лишь бы не принимать никакого решения самим! Смотреть за этим умственным стриптизом граждан было чрезвычайно забавно.
Одни затыкали глаза и уши и начинали спорить: «Да не может быть, чтобы можно было спасти только одного!..»
Другие работали под дурака: «Нет, в задаче недостаточно условий для решения. Дайте больше! Еще больше! Еще больше!..»
Третьи торговались: «А я не знаю, может быть, Эйнштейн этот ваш жену бьет?..»
Четвертые начинали выкручиваться: «А какой это Эйнштейн – который уже открыл свою теорию относительности или еще нет? Потому что если уже да, то в его спасении меньше смысла. А у слесаря, может, двое детей, которых надо еще растить». (Априорно заданного условия «при прочих равных» люди упорно не хотели замечать.)
Пятые начинали фантазировать: «А ведь мы не знаем, что будет с этим слесарем и пропойцей дальше! Быть может, он исправится и станет Буддой?» Иными словами, уже готового «Будду» – Эйнштейна – люди готовы были променять на возможного, вероятность возникновения которого из слесаря стремилась к нулю...
В общем, люди лепили любую дурь, лишь бы не принять того решения, которое самым естественным образом подсказывали им мозги. Но мозгами думать не хотел почти никто.
И пока они болтали, гибли оба персонажа... Гибли два человека вместо одного – только для того, чтобы граждане могли потешить свой ложный гуманизм, который на деле выливался в полную свою противоположность.
...Так всегда бывает при абсолютизации тезиса – он превращается в свою противоположность.
Порой, чтобы не принимать никакого решения, люди отдавались на волю случая – решали бросить монетку. То есть снимали собственную голову и вместо нее ставили рулетку.
Повторюсь: никто не тонул. Нужно было, сидя дома у компьютера, просто дать правильный ответ, но некристаллизованная деревенская муть в головах настолько затемняла сознание, что читать ответы граждан порой было просто забавно.
Одна девушка, например, в своих пространных рассуждениях договорилась до того, что заявила: «А ведь слесарь тоже нужен! Что я буду делать, когда у меня засорится канализация? Эйнштейна позову? Кто придет чинить кран, если слесарей не будет?» Баба, конечно, дура, но ее бесхитростный полудетский мозг наглядно продемонстрировал следующее: она совершенно непроизвольно положила на одну чашу весов Эйнштейна, а на другую
Надеюсь, среди моих читателей не найдется дурака, которого поставит в тупик вопрос: кто при прочих равных превосходнее (ценнее, дороже, первосортнее, лучше) – слесарь или академик, гениальный полководец или солдат, дворник или топ-менеджер...
