Захлопнув за собой дверь, Саша громко запер ее на крючок.
Алеша подбежал к порогу землянки, стал на колени и заговорил через щелку в двери, допытываясь: — А что мне будет? Чего молчишь? Что я получу?
— Аванец, — вместо «аванс» сказал Саша.
— Я люблю аванец! Ох, и люблю!
Алеша болтливостью платил Саше за свою скучную домашнюю жизнь.
— Чего ж молчишь? — снова спросил он.
Борьке, привыкшему есть кашу и слушать ласковые разговоры сестры, не понравилась надоедливая перебранка ребят, и он заревел.
Саша посадил Борьку на подстилку и шагнул к двери.
Все, что произошло в следующую за этим минуту, было недоразумением. Во-первых, Алеша не видел, что Саша Котиков стоял перед дверью с круто выгнутой спиной, держал руки глубоко в карманах, а левую ногу отставил чуть вперед и повернул немного вовнутрь. А если бы Алеша все это мог видеть, он бы понял, что Саша не на шутку разозлился и постарался бы удалиться от двери. Во-вторых, Алеша не услышал последнего предупреждения Саши уже не по своей вине, а потому, что Саша от волнения не мог его выговорить — лишь заикнулся и пожевал губами. И, наконец, в-третьих, не в меру разболтавшемуся Алеше не надо было так плотно прижимать свой нос к дверной щели. Он не подумал, что расплющенный кончик его носа, если смотреть на него из темной землянки, очень был похож на розовый поросячий пятачок. Может, именно поэтому Саша Котиков не сумел сдержать накипевшей обиды и не сильно, но отрывисто носком ботинка толкнул жиденькую дверь. Вздрогнули доски, и за дверью раздался завывающий плач Алешки:
— Ай-яй-яй! Он мне нос! Он мне нос!
— Ну, довольно. Какой ты, право, нежный и крикливый. Немного крови есть. Ну и что? А на войне? Замолчи, я буду вытирать…
Алеша сразу затих.
С Борькой на руках из землянки вышел Саша и увидел Зинаиду Васильевну. Саша считал во всем виноватым только Алешу Кустова. Боясь, что Зинаида Васильевна начнет расспрашивать, из-за чего и как они поскандалили, а ему трудно будет объяснить, Саша решил незаметно ускользнуть.
— Подожди. Ты за что его? — донесся до Саши ровный голос Зинаиды Васильевны.
Обернувшись, Саша молчаливо слушал, как Алеша без остановок на запятых и точках рассказывал директору, что и как произошло в минувшую минуту. Для собственной выгоды Алеша говорил о себе: «Я ему ничего — ну, ни капельки, а он… Я только спросил, а он… Аж огни засверкали!»
Без колебаний Саша решил молча выслушать все, что ему скажет новый директор.
— Ты помощник командира отряда. Тебе надо быть примером для других… Почему не отвечаешь, за что ты его? — говорила Зинаида Васильевна и своим проницательным взглядом как будто притягивала к себе Сашу. И он бы пошел к ней, если бы она дальше не сказала:
— Раз ничего не можешь сказать в свое оправдание, то сейчас же извинись перед ним, — указала она на Алешу.
Покраснев и неестественно вытянувшись, Саша сказал:
— Вы ж его не знаете… Он за минуту наврет… на трехтонку не заберешь… И ты, Заткни-уши, подожди улыбаться. Мы с тобой еще поговорим!
И Саша, перекинув Борьку с одной руки на другую, пошел к желтевшим приречным камышам.
— Котиков, а, может быть, ты все-таки вернешься и толком объяснишь, что у вас тут произошло? У помощника командира выдержки и терпения должно быть больше, — вдогонку сказала Зинаида Васильевна, и голос ее, спокойный и ровный зазвучал с большой настойчивостью.
Саша обернулся, но позже, чем надо было: Зинаида Васильевна уже не смотрела в его сторону. Держа Алешу за руку, она говорила ему что-то внушительно и негромко:
Вырываясь, Алеша крикливо отвечал:
— Пустите! Не пойду!
Зинаида Васильевна, отпустив Алешу, сказала:
— Пожалуйста, иди. Только знай, что я все равно узнаю, кто из вас виноват! И мы это обсудим…
…Алеша пошел было в степь, но на перевале, отделявшем южную сторону котловины от северной, остановился. С этого высокого места он увидел, что над крышей землянки Мамченко колышется красный флажок, а около самой землянки было заметное оживление. Зоркий глаз Алеши безошибочно угадал, что среди ребят, собравшихся около Мамченко, помимо Гаврика, были Наташа Копылова, Вася Жилкин, Саша Котиков и Петя Гуда. Ребята живым маленьким колечком окружили Гаврика, казавшегося отсюда среди остальных большим, рослым. Иногда кто-нибудь из ребят на секунду отбегал в сторону кучи камней, где на большой подстилке играли дети, и сейчас же возвращался. Из этого Алеша понял, что Гаврик, от поры до времени размахивая руками, рассказывал что-то важное.
«Что они собираются делать?» — спросил себя Алеша, спускаясь в яму, где еще недавно под укрытием терновых кустов стояла зенитная пушка. «Наверное, что-то очень интересное…» Он вздохнул, облокотился о край ямы и стал наблюдать. Скоро от землянки Мамченко отделились Саша Котиков и Вася Жилкин. Обгоняя один другого, они побежали куда-то сюда, где находился Алеша. Скрывшись на несколько минут за выступом уклона, они потом появились так близко около ямы, что Алеша, вспомнив о своей ссоре с Сашей, даже присел, чтоб его не заметили. Когда он поднял голову, ребята уже были далеко…
В доме Зубриковых мать Юрки уже несколько дней сердито доказывала отцу, что он всю жизнь был неумным, безвольным человеком и они с сыном всегда из-за него переносили трудности. Зубрикова посылала мужа в район.
— Ты докажи ответственным, чтобы людей с насиженного места не снимали. Птице, и той гнездо не разоряют, — повторяла Зубрикова.
Первые дни грузноватый, немного плешивый, чуть прихрамывающий Зубриков молча выслушивал жену, а сам укладывал в узлы одежду, готовясь вернуться на Урал, к своим родственникам… А когда жена начала ругать и всех его родственников за нерасторопность и нераспорядительность, он побледнел, сердито развязал узлы, пораскидал одежду и на все укоры жены со злым хладнокровием отвечал:
— Ага, а ты сама поезжай в район и найди там тех ответственных товарищей, что единоличное дело ставят выше колхозного. Мои родственники знают, что таких трудно найти… Поезжай. Там и скажешь, что ты перелетная птица… и разорять твоего гнезда не положено… А обо мне не беспокойся: перейду жить в поселок, туда, где все живут.
Юрке надоело слушать споры отца с матерью, и он ушел на улицу. За терновыми кустами, в яме, он заметил скучающего Алешу Кустова. Подошел к нему и сразу догадливо заговорил:
— Ты смотришь туда, — указал он на землянку Мамченко, где теперь ребят было больше. — Собираются в поход за сибирьками… к Песчаному кургану.
— Откуда знаешь? — спросил Алеша.
— Сашка и Васька прибегали за мной и за тобой. Мама выгнала их. Нет у меня такой одежды рваной, чтоб сибирьки рубить и на плечах носить их.
Забрасывая рыжий чуб на затылок, Юрка поиграл застежкой «молния» на своей бежевой курточке.
— Юрий, а, может, пойдем в поход с песнями. Я все песни знаю от начала до конца. У меня поддевка старая: я понесу сибирьки и за тебя и за себя! — оживился Алеша.
Но Юрка даже не заметил, какой волнующей радостью загорелись глаза Алеши. Словами матери Юрка чванливо ответил:
— Была охота подчиняться Гаврику Мамченко! И знай, Алешка, что нас тут не любят. И вам и нам надо уезжать отсюда… А сейчас, чтоб не скучно было, пойдем к морю… Зови и вон тех ребят… Они идут на сбор к Мамченко, а ты приглашай их на наш сбор, — засмеялся Юрка, вылезая из ямы.
Алеша Кустов, давно тосковавший по живому делу, не задумываясь, охотно подчинился Юрке. Выскочив из ямы, не жалея ног, он стал бегать по окраинным улицам и переулкам. Встречая школьных товарищей, он звал их на южный берег моря, обещая им показать что-то очень интересное. Он упрашивал ребят горячо, старательно. Иногда срывал с головы кепку и, ударяя ее о землю, говорил:
— Вон хоть спросите Юрия Зубрикова! Он в седьмом классе!
