в репризе 'Насос' для имитации звука выходящего воздуха.
Часами разрабатывали сложную иллюзионную технику для 'Стрельбы бантиками'. Казалось бы, готовим всего две репризы, а ушло на них месяц с лишним. Обе репризы показали в гардеробной Местечкину.
По-моему, неплохо, - сказал он. - Нужно проверить на зрителе. Покажите их в воскресенье на утреннике.
Дети смеялись, когда в первой репризе Миша 'накачивал' меня автомобильным насосом, чтобы я стал здоровее и смог выполнить акробатический трюк. После каждой накачки воздух со свистом выходил из меня, и Мише приходилось начинать все сначала. Во второй репризе мы, зарядив пистолет яркими бантиками, начинали по очереди стрелять друг в друга. Бантики таинственным образом прилеплялись к моей рубашке и брюкам, вызывая смех в зале.
На шефском спектакле в День Советской Армии мы опять показали эти репризы. Принимали хорошо, хотя в некоторых местах возникали незапланированные паузы, чувствовался спад по ритму. И мы поняли - многое еще придется доделывать.
- Вот видишь, - сказал Миша после дебюта, - еще несколько таких реприз, и мы сможем работать коверными.
В феврале 1958 года в Московском цирке шла программа 'Арена дружбы', в которой мы показывали 'Насос' и 'Бантики'. Репризы от представления к представлению проходили лучше. В этой программе основным коверным работал Карандаш, принимал также участие и талантливый клоун Анатолий Векшин, с которым мы подружились.
Через неделю после премьеры Мишу, меня и Анатолия пригласил к себе Байкалов.
- Вот что, хлопцы, - начал заговорщицким тоном Николай Семенович, - в апреле намечается поездка советского цирка в Швецию. Меня назначили руководителем. Вас беру коверными. Готовьтесь. Думайте, что будете показывать, но пока об этом ни гугу. Ясно?
Вышли мы из кабинета потрясенные. В душе я ликовал.
С этого дня Миша, Анатолий и я репетировали ежедневно.
В апреле 1958 года мы вылетели из Москвы в Стокгольм в составе большой группы цирковых артистов. Гастроли продолжались пятьдесят дней.
Первые самостоятельные репризы, первые шаги в жанре коверных сразу определили наши клоунские характеры и маски. От репризы к репризе я старался уточнять свой характер клоуна. Я обыгрывал свою фигуру в кургузом пиджачке, ходил заплетающейся походкой и старался как можно серьезнее относиться к самым нелепым ситуациям, возникающим по ходу реприз, считая, что во все, что делается на манеже, нужно предельно верить. Если, скажем, я пугаюсь громадной бутафорской булавки в руках партнера, то я должен бежать от него с криком, веря, что он этой булавкой может меня проткнуть.
С самого начала нашей работы Миша стал меня звать на манеже Юриком.
- Ю-рии-ик! - звал меня партнер, когда я застревал где-нибудь за кулисами или среди реквизита, который то уносила, то приносила униформа.
И по ходу спектакля, когда Миша в очередной паузе снова звал меня, то на 'Юиик!' публика уже реагировала.
Зрители смеялись, зная, что я снова появлюсь перед ними в своих громадных ботинках, испуганно озираясь по сторонам.
Уезжая в Швецию, мы думали, что пятьдесят дней работы в этой стране покажутся до обидного маленьким сроком. Но уже через месяц я начал скучать по дому.
После Швеции мы провели отпуск в Москве, а потом поехали работать в Запорожье.
Стояло дождливое лето, и в цирке были средние сборы. Дирекция быстро организовала спасительные 'Вечера смеха' и этим поправила финансовое положение.
Работа шла спокойно, привычно. И вдруг на мое имя пришло письмо, подписанное художественным руководителем Ленинградского цирка Георгием Семеновичем Венециановым, который предлагал нам открыть в качестве коверных очередной сезон а Ленинграде.
Как бы предугадывая наши смятения и колебания, Георгий Семенович писал, что во всем нам поможет. В конце письма - фраза: 'Не бойтесь, не боги горшки обжигают'.
Предложение Венецианова было заманчивым. Но с чем ехать? Кроме 'Насоса' и 'Бантиков', к этому времени мы придумали сценку 'Стрельба из лука', а также интермедию с яйцами, которые должны таинственно исчезать с табуретки. Вот, пожалуй, и весь наш репертуар. Правда, до начала гастролей в Ленинграде оставалось два месяца. И мы решили, что кое-что придумать успеем. О всех своих сомнениях мы написали Венецианову. В этом же письме, как он просил, мы послали подробное описание своих реприз.
Георгия Семеновича мы знали и уважали. И когда окончательно решили, что в Ленинград поедем, то сказали себе: 'Пусть поездка проходит под лозунгом 'Не боги горшки обжигают'.
Дождем и ветром встретил нас осенний Ленинград. На маленьком автобусе, специально присланном за нами, доехали до цирка. Через два часа разместились в большой комнате общежития на втором этаже. В первый же день - встреча с Георгием Семеновичем, который сразу спросил нас:
- Вас встретили?
И мы поняли, что встреча экспедитора - дело его рук. Тут же возник обстоятельный разговор о работе.
На другой день Георгий Семенович сказал мне:
- А вы бы в музей сходили. Там, если покопаться, можно кое-что разыскать или хотя бы какую-нибудь зацепочку найти.
В Ленинграде единственный в Союзе, а пожалуй, и в мире, Музей циркового искусства.
Целый день перебирал я пачки фотографий, десятки книг, рукописи, афиши, программы. Но, увы, ничего полезного для нашей работы не нашел. Только на один рисунок с изображением клоуна, который едет на бутафорской лошадке по манежу, обратил внимание. Клоун ходит по манежу в надетом на себя каркасе лошади.
А сбоку висят в больших ботинках бутафорские ноги, и создается впечатление, будто клоун едет верхом.
На другое утро я поделился с Венециановым мыслью сделать пародию на высшую школу верховой езды, такой номер, кстати, намечался в будущей программе. В пародии хотел использовать бутафорских лошадок.
- Это любопытно. Но вот беда. Реквизит к премьере сделать не успеем,с сожалением сказал Георгий Семенович.
Мы с Мишей вспомнили о бутафорских лошадках, грудой сваленных на складе Московского цирка. В тот же день созвонились с Москвой, и вскоре в Ленинград прислали две бутафорские лошадки, которых мы переделали для репризы. Так у нас появилась в загашнике (выражение Георгия Семеновича) еще одна реприза.
