чувством обдумывал я все происшедшее.
Приезд Ольги меня радовал, хотя и совпал с неприятными событиями. Я уже ругал себя за холодность при встрече, за поспешный отъезд. Но эти мысли скоро уступили место другим, назойливым и тревожным.
«Каковы же мои основные ошибки? Где и как мне искать Хохвагена?
Ибрагима я винить не могу, — рассуждал я. Сам я обязан был проверить, выставлен ли часовой, и только после этого начать работу. Значит, допустил ослабление самодисциплины, проявил излишнюю доверчивость, на которую рассчитывал враг. Он сразу это заметил и хитро обвел меня вокруг пальца. Да, он был неплохим артистом, играл свою роль со знанием дела. Но что же случилось со мной? Ведь я остался таким же, каким был. Почему же сейчас рассуждаю здраво, вижу свои ошибки. А почему тогда, когда от них зависело все на свете!.. Увлекся… втянулся в «игру» и увлекся ею».
— Шляпа, запутался в трех соснах!1 — выругался я вслух.
Шофер вздрогнул, притормозил машину и, обернувшись ко мне, спросил:
— Что? Сбился с дороги?
— Кто сбился?
— Вы же сейчас сказали, что я запутался…
— А… это я не о вас.
Недоуменно покачав головой, он снова прибавил газу.
— Не болей, не болей, — поняв ход моих мыслей, заговорил Ибрагим, — мы егр еще прижмем к ногтю, клянусь аллахом, прижмем, найдем его. Не бывать тому, чтобы я смирился с таким позором. Да я лучше умру. Но умирать я не собираюсь.
«Сколько еще в нем юношеского задора, — подумал я. — Молодец Ибрагим, не унывает, не киснет».
В Военную комендатуру, ближайшую к месту жительства семьи Хохвагена, мы добрались часам к десяти утра. Извинившись перед комендантом за внезапный приезд и беспокойство, мы подробно изложили ему суть происшествия и цель своего приезда.
^Комендант, высокий, заметно полнеющий сорокалетний майор, весьма безучастно отнесся к одолевающим нас заботам и ограничился заверением в том что он посмотрит, что можно сделать. Зная цену таких заверений и то, что они означают на практике, я попросил его безотлагательно и в моем присутствии отдать необходимые распоряжения.
— В каком же селе живет семья этого головореза? — спросил, наконец, мой собеседник. Услышав ответ, заметно оживился:
— Постой, постой, я же знаю там одного очень хорошего человека. Мы частенько вместе рыбачим. Он поможет нам. Проскочим, что ли, к нему?
— Конечно, — сказал я. — Но ехать надо на вашей автомашине.
— Это почему же?
— Ну хотя бы потому, что здесь она уже примелькалась, не вызовет лишнего любопытства, никого не насторожит.
— А удочки захватим?
— Нам, конечно, сейчас не до этого, но если это в интересах дела, то можно взять и удочки и даже попытаться посидеть с ними у ручья.
— Вот это да! — весело сказал комендант.
Я сразу понял, что попал к закоренелому рыболову. Что ж, может быть, это и к лучшему.
Он приготовил удочки, валявшиеся тут же, в кабинете, вытащил из бокового ящика стола высокие, др пояса, резиновые сапоги, и мы вышли во двор к его машине.
Проехав немного, мы увидели маленькое село, показавшееся из-за поворота, утопавшее в густых зарослях.
Проезжая по мосту, я заметил у плотины сгорбленного тщедушного старичка. Судя по тому, что комендант сразу повеселел и приказал шоферу сворачивать вправо, я догадался, что это знакомый ему старик.
Подъехав к крутому зеленому откосу, мы остановились, вышли из машины и стали медленно спускаться к воде.
Старик с радостью встретил нашего спутника. Они тепло поздоровались, и комендант, видимо, зная его слабость, угостил его щепоткой русской махорки. Старик ловко свернул козью ножку, и между ними завязалась беседа.
Уже на обратном пути наш новый знакомый, многозначительно подмигнув, заметил, что все в порядке. На этом мы и расстались.
Вернувшись в комендатуру города М., я сразу же взялся за не прочитанные мною последние записки Хохвагена.
Читая его «признания», я все глубже ощущал позор своего поражения.
Десять листов исписанной им бумаги представляли собой
не исповедь, а самое беззастенчивое надувательство. Теперь полностью обнажилась его игра, стала понятной вся его тактика. Например, под заголовком «Немецкие агенты в Харькове» значилась следующая откровенная бессмыслица:
— Один человек моего роста, блондин, глаза серые, работал парикмахером, жил в районе вокзала,
— Хромой на правую ногу, слегка картавил, где работал и жил, не помню;
— Официантка ресторана, блондинка с голубыми глазами, кажется, Валя или Лена, давала ценную информацию, которая в большинстве случаев не подтверждалась…»
Такими сведениями было заполнено несколько страниц.
Теперь мне стало понятно, почему Хохваген так торопился: он понимал, что, если я прочту эту белиберду, совершить побег он уже не сможет.
Я перевернул страницы и в конце последнего листа прочел наспех написанную фразу:
«Заранее извиняюсь за удар, который Вам нанесу сегодня. Но удар будет вознагражден. Ждите, надейтесь, Готтфрид».
— Сволочь! — выругался я, не сумев сдержать чувства досады за свою оплошность.
Просмотрев все бумаги, сразу же засел за составление объяснительной записки на имя Федчука. Горько же было* мне в ту минуту…
Закончив доклад, задумался над тем, что, занявшись делом Хохвагена, уже несколько дней не контролировал патрульную службу в городе, не побывал ни в одной из воинских частей гарнизона. Позвонил Ибрагиму, попросил его пройти; вместе со мной и посмотреть, как работают наши люди.
Домой я возвращался довольно поздно, настроение мое немного поправилось: все наши патрули несли службу бдительно и умело.
В окне моей квартиры горел яркий, приветливый огонек. Переступив-порог, увидел Ольгу. Она стояла посреди комнаты с бокалом тша в руке. Видно, услышав шум машины, приготовилась к встрече.
Я поднял над головой форель, привезенную от соседнего коменданта. Ольга запела:
— Шаланды полные кефали…
— Ты будешь здесь самая веселая и самая красивая, — сказал я.
— Ты шутишь?
— Нет, правда!
— Я бы поверила тебе, если бы… если бы не было на свете зеркал.
— Для меня, — сказал я.
— Ну, тогда это чудесно…
«Вот так быть бы нам всегда вместе, — подумал я, — да только это никак невозможно».
— О чем ты думаешь? — спросила она вдруг.
— Угадай.
— Тебе тяжело?
— Очень.
— Тогда — отдыхать. Больному спать надо.
