то Джеффри немедленно схватит его и выбросит на берег к его ногам.
Джеффри вынырнул из воды. У него была такая светлая кожа, что даже если он проводил почти все лето на открытом воздухе, у него на плечах появлялись только золотистые веснушки загара.
— Что-нибудь заметил? — спросил он у Жана-Филиппа.
— Нет, ничего.
Джеффри, кивнув в сторону маленьких чернокожих детишек, которые, поспешно выскочив из воды при их с Жаном-Филиппом приближении, внимательно следили за ними из окружавших пруд кустов, спросил:
— Может, поймать им рыбку?
— Конечно, если сможешь. — Все тело Жана-Филиппа покрывал ровный загар.
— Ну, не спускай с меня глаз, — предостерег его Джеффри и, войдя в воду, медленно поплыл.
В пруду кроме полосатой зубатки с белым мясом водились и другие водные обитатели, да и у самой этой крупной рыбины росла острая колючая бородка, о которую можно было поранить руки.
Он вдруг увидел, как что-то в воде блеснуло, и он погрузился в воду. Рука его нащупала что-то холодное и мускулистое и слишком нежное для рыбы. Из-за внезапно охватившего его страха он что было силы сжал змею. Она не могла его ужалить, покуда он сжимал ее в руке. Это было небезопасно. Подняв руку вверх, он вынырнул и закричал:
— Жан! Держи змею!
Он швырнул ее что было сил на берег. Детишки с дикими воплями разбежались врассыпную. Жан- Филипп быстро среагировал. Не давая ей свернуться для атаки, он схватил смертоносную моккасиновую змею за хвост и начал сильно вращать ее в воздухе, покуда не сломал ей шею.
Джеффри выбрался на берег и распластался, широко раскинув руки.
— Да, быстро ты с ней управился, — сказал он, тяжело дыша.
Моккасиновые змеи в воде представляли смертельную опасность. Неоднократно Джеффри видел, как лихо мальчишки обращались с ними, но все же он всякий раз опасался такой встречи, так как не был уверен, что его не скует страх и он ничего не сможет сделать.
— Ты тоже оказался не промах, — сказал Жан-Филипп, а Джеффри зарделся от удовольствия.
Они услыхали, как по тропинке к ним, что-то напевая, между дубами и кустами, из-за которых их не было видно со стороны конюшни, шла Мелодия. Они живо натянули брюки.
— Ах вы, негодяи! — воскликнула она, увидев пятнистую жирную змею, безжизненно растянувшуюся на, траве рядом с Жаном-Филиппом. Дождетесь, что вас укусит змея, а мне придется сделать разрез у вас на коже и высосать весь яд. В результате я тоже умру вместе с вами.
— В ваших благодарных объятиях, несомненно, — широко улыбнулся ей Джеффри. — Мелодия, монахини сделали из тебя романтика.
— В благодарных объятиях? Это в ваших-то?
Джеффри, подняв мертвую змею, бросил ее в ручей с напускным безразличием.
Тот факт, что Беллемонт, его нынешний дом, когда-то был домом Мелодии, всегда имел для него особое значение. Он сразу понял, как она красива, когда впервые увидел ее. Она была смелой наездницей и легко управляла плоскодонным каноэ, которое креолы называли пирогой. Мелодия стала их товарищем, членом их троицы. Мать Жана-Филиппа, ее опекунша, настояла на том, чтобы она отправилась в монастырь Святой Урсулы, и хотела, чтобы ее воспитали как настоящую леди, но Мелодия постоянно возвращалась к своим мальчишеским манерам, когда приезжала домой либо на каникулы, либо на уик-энд. Она по-прежнему предпочитала Джеффри с Жаном-Филиппом компании своих школьных подруг.
По какому-то волшебству, она в это лето превратилась в очаровательное существо, которое было даже трудно себе представить, — мягкая, цвета магнолии кожа, которая заставляла его всего трястись, стоило ему даже нечаянно к ней прикоснуться; ее озорные глаза, обрамленные темными ресницами, ее нежная грудь, одна только мысль о которой наполняла его всего восторгом, ее нежный голос…
Вероятно, половина парней с креольской кровью не спускали с нее глаз, но Джеффри уже твердо решил, что только она, и никто другой, не станет его невестой, но он никому не говорил о принятом решении, даже Жану-Филиппу.
Она смотрела на их обнаженные торсы.
— Давайте надевайте рубашки. Кузина Анжела послала меня сюда, чтобы пригласить вас выпить с нами кофе на галерее.
— Разве мы осмелимся присоединиться к ним? — игриво спросил Джеффри у Жана-Филиппа, который, обменявшись взглядами с Мелодией, сказал:
— Раз мать просит, то отказывать нельзя.
Джеффри засмеялся. Они вместе пошли по дорожке к дому, на ходу застегивая и заправляя в штаны рубашки, но когда они заметили изящные колонны колониального дома, когда он увидел женщину, сидевшую перед кофейным подносом на нижней галерее, то смотрел на нее не как на мать Жана-Филиппа, а как на женщину, державшую в своих руках его судьбу. Она была просто потрясающей, эта Анжела Роже де ля Эглиз, которой придется дать свое согласие на его женитьбу с Мелодией.
Ей, как он полагал, было около сорока, но у нее была стройная фигура женщины, которая, несмотря на свой высокий титул, ежедневно выезжала верхом, чтобы проследить за полевыми работами. В ее темных волосах при солнечном свете проскальзывали серебристые нити, говорящие о проходящих годах, но в ее голубых глазах чувствовался постоянно бросаемый ею вызов, как и у молодой женщины, только взгляд был у нее теперь холоднее. Он подозревал, что Жан-Филипп ее побаивается.
Сидя на галерее в ожидании молодых людей, Анжела думала о тростниковых плантациях, которые она только что объехала. Тростник был крепким. В этом году снова будет хороший урожай, если только не подуют суховеи или не пронесутся ураганы, и она вновь получит большую прибыль, даже если и придется посылать в бочках коричневую патоку для рафинирования в Европу. Та рассада, которую она получила от Этьена де Боре, которую ее рабочие выращивали и улучшали на протяжении нескольких лет, произвела такой сорт сахарного тростника, который оказался весьма стойким по отношению к вредным насекомым и различным распространенным болезням в Луизиане.
Сегодня утром она испытала особую гордость от своих успехов по разведению сахарного тростника. На протяжении многих лет она постоянно увеличивала площади этой культуры благодаря проводимым ею ирригационным работам и рытью каналов. Ее плантации были самыми процветающими во всем районе. Еще 'Колдовство' славилось элегантной, доставленной из Франции мебелью, а также множеством отлично вышколенных домашних слуг. Ее знали купцы в Новом Орлеане, как ловкого и хитроумного торговца. Им была известна ее некоторая эксцентричность, так как очень немногие женщины занимались тростником, но все они с радостью стремились заполучить от нее приглашение на организуемые ею вечера и балы, в которых принимали участие все самые богатые семьи.
Увидев, как троица молодых людей, вышла из леса, она сказала себе, что все сделала для Жан- Филиппа и Мелодии, которых она одинаково любила. Но, хотя такая мысль и крепла, она знала, что все это неправда; только одна ее гордость заставила бы ее добиться успеха и без этой любящей, но иногда раздражающей ее парочки. Она сделала для них только одно, — сохраняла для них места в новоорлеанском обществе, чтобы они, достигнув зрелого возраста, смогли без всяких затруднений в него вступить.
Они вприпрыжку приблизились к дому, весело о чем-то беседуя и смеясь, а сознание Анжелы наполнялось знакомыми образами, эта неразлучная троица, которая всегда была вместе с того времени, когда дядюшка Этьен привез Джеффри в 'Колдовство' вместе с его отцом Чарлзом Арчером. У обоих юношей были широкие плечи, отличные торсы, свойственные молодости плоские, подобранные животы, но Жан- Филипп в свои пятнадцать лет был более компактным, чем его семнадцатилетний американский друг, у него отмечалась мягкая координация всех мышц, чему Джеффри Арчер очень завидовал. Несмотря на разницу в возрасте, они были неразлучны, дополняя друг друга во многом. Джеффри был задумчив, проявлял медлительность, — какой контраст по сравнению со взрывчатой натурой Жана-Филиппа и его нетерпеливостью.
Что касается Мелодии, то она обещала стать настоящей красавицей, такой очаровательной, что замаячила вполне реальная угроза ее испорченности в будущем, тем более что она привыкла принимать как само собой разумеющееся постоянное внимание к себе со стороны как ее кузена, так и Джеффри Арчера.
