Ясное дело, что назавтра и вообще еще некоторое время мы избегаем друг друга. Ей-богу, я отнюдь не горел желанием попасть ей на глаза. Как бы я смог сохранить лицо и с чего бы это Надя стала продолжать столь неудачное наведение мостов, общаться с субъектом вроде меня? Сначала утомил болтовней, потом облапил. И все-таки она сказала «до завтра», как раз в тот момент, когда наконец с облегчением выходила из машины, можешь объяснить почему?
Нет. Разумеется, не можешь.
И зачем вообще я рассказываю все это тебе?
Ты здесь ни при чем. Рассказываю — и все. А ты не играешь ни малейшей роли. Вот так. Считай, что у меня такая скверная привычка иногда нечаянно заговаривать с тобой. Просто я пока от нее не избавился. Пока. Безобидная маленькая слабость, как ежедневная бутылка вина на сон грядущий. Но не бойся, никаких надежд я больше не питаю. По крайней мере что касается тебя. Даже легкое опьянение прежних времен вряд ли еще появится. Скорее, я безумно трезв.
Почему? Не притворяйся, причины, в общем, ясны. Потому что за это время из меня напрочь вышибли глупую надежду с твоей помощью хоть на шаг приблизиться к истине или, если угодно, к фактам, теперь мне это более чем понятно.
Зато непонятно, как я вообще мог из этого исходить. Считать это возможным. Надеяться, что узнаю что-то о современности. От тебя. Вот видишь сколько написано, какая гора набросков, фраз, страниц, что за нелепый проект. Безумие. Верить, что ты объяснишь суть дела лучше, чем кто-то другой. Что, найдя подход к тебе, можно понять, где болевые точки происходящего. Да это помрачение ума — думать, что ты позволишь загнать тебя в угол, послужишь мне на пользу, выложишь все, что намеренно, я всерьез допускал это, замалчиваешь. Замалчиваешь, чтобы держать меня в неведении обо всем существенном. Чтобы спровоцировать меня, мою инфантильность против меня же.
Но зачем? Тебе-то что с этого обломится? Не знаю, так и не смог разобраться.
Ничего не получается. Каждая попытка объяснить, разобрать по косточкам твой характер заходит в тупик. Только соберешься пригвоздить тебя, только замахнешься молотком, а ты уж растворился в воздухе и появился совсем в другом месте. Выныриваешь то сзади, то сверху, то рядом. Совращение, эксплуатация, манипуляция, оглупление, оглушение, наплевательство, отвлечение, ослепление — все это совершенно правильно, но едва успеешь поймать мысль, через какую-то ничтожную долю секунды все оказывается совершенно ложным, комическим, анекдотическим. Правда, ложь, ложь, правда, ум за разум заходит, в мозгах полный кавардак. Головокружение.
Правда лишь в том, что все это происходит с нами. А ложь — что ты знал это наперед. Правда, что мы бессильны, но твое всесилие — ложь.
Из чего отнюдь не следует, что я вдруг решил принизить твое значение в нашей жизни. Совсем наоборот, ты выиграл, слышишь, выиграл раз и навсегда. От тебя больше нечего защищать, тебе нечего противопоставить. Ты утвердился во всем своем величии и эффективности. Без чьего-либо на то согласия, ты в нем не нуждаешься. Ты победитель. А мы наконец усекли: ты можешь обойтись без любого из нас.
А я между тем тоже могу обойтись без тебя. Ты здесь, и я здесь, в одном и том же пространстве. Я принимаю тебя в расчет, а ты-то никогда не собирался принимать в расчет меня. Наверное, поэтому я прежде чувствовал себя таким оскорбленным. Сегодня, скажем так, плевал я на твои дурные манеры, ты — на мои, я — на твои. Н-да. Баш на баш.
К сожалению, нам ничего не поделать друг с другом, так? Но ты не огорчайся, приятель. Ты делаешь свою картинку, я составляю свою. Две картинки. Вот они, стоят рядышком, видишь? Бой закончен. А знаешь что, это великолепное ощущение. Я перевожу дух, занимаюсь своими делами. А какими, ты ведать не ведаешь. Занимаюсь, например, тобой, несмотря на тебя. И ты мне даже не мешаешь. Пожалуйста, делай что хочешь.
Ты же не можешь уняться!
Я буду рассказывать, а ты теперь помалкивай. Я буду говорить в последний раз, а ты можешь навострить уши, если хочешь. Хотя бы для разнообразия. Но честно говоря, мне, извини, до лампы, будешь ты слушать или нет.
Способен ли ты вообще что-то слышать?
Власть? Власть над людьми? Реальность? Смешно. Ни над чем ты не властен, ни над чем. Разве что производишь пустоту. Все притворяешься, что показываешь нам мир. Вероятно, не можешь иначе. Долгие годы я тратил энергию, пытаясь понять тебя, твое действо нон-стоп. Пытался читать по твоим жестам, стилистике, по твоей физиономии. Мне это не удалось. Вероятно, это невозможно.
Теперь мой ход, старый всезнайка. А ты заткнись, будь любезен. Теперь я объясню тебе, о чем именно ты не имеешь представления, конец — делу венец. Позволь уж мне запинаться, заикаться, подбирать слова или спокойно высказывать то, что, возможно, не поддается объяснению, в принципе не имеет ничего общего с объяснениями. С утверждениями, декларациями и даже с картинками, но, может быть, имеет отношение к жизни.
Например, к вопросам, мой милый. Например, к вопросу о том, почему Надя говорит «до завтра», а назавтра при виде меня бросается в какой-то закоулок, а я, конечно, не знаю, где она притаилась, поелику сам позорно бежал, разумеется, в другую сторону. Дабы спросить себя, что, собственно, случилось, во всяком случае прокричать вопрос в глубину собственного разума и вывести ответ на экран. Вот тебе буквы, слова, некий черный узор. Можно выбрать рукописный шрифт. Сделать какое-то другое кино. Можно распечатать. Страницу за страницей. Вот бумага, вот и вот.
Что происходит, да отвечай же наконец!
Вопросы так и сыплются. Вопросы, которых не ищешь, но непрерывно находишь. Они как удары кнута, они требуют ответов, которых не ищешь, но находишь, они гонят тебя все дальше. К следующему вопросу. И ты опять оступаешься и ощупью бредешь дальше, все дальше. Бесконечное число вопросов, тщетные поиски ответов — вот что происходит. Поток накрывает нас с головой, мы молчим, плывем, барахтаемся и вот-вот утонем. Мы едва успеваем вынырнуть на поверхность, чтобы набрать воздуха. Прежде чем нас снова затянет в омут. Рекомендуется дышать глубже… Вот такие вопросы, здесь, на этих страницах.
Или, к примеру, вопрос о том, почему я, несмотря ни на что, почувствовал такое облегчение, когда Надя опять появилась на занятиях драмкружка. Впервые я с самого начала задал им пьесу. «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Ты считаешь, неоригинально, заткнись наконец. Хоть бы и так, сегодня же разберем, сказал я. Мне не нравится, не нравится продолжать в прежнем духе, я так им и сказал, не собираюсь продолжать эти физкультурные упражнения, как в последние годы. Я больше их не выдержу.
И Надя сразу попросила себе роль, ведь это здорово. Но она хочет играть Пука, проказника эльфа, который вносит сумятицу в чувства. Собственно говоря, роль мужская, и я не в восторге от этого выбора.
Но она мне нужна, странно, теперь я уж и не знаю, для чего собственно. Но это так. Вон она сидит на полу в репетиционном подвале, мы читаем первые сцены, вслух, по ролям. Последнее время она против обыкновения ведет себя пассивно, тихо, чуть ли не робко. И после репетиций немедленно исчезает. Вообще участников перекура после занятий становится все меньше. Дэни тут же отваливает вслед за своей подругой, это понятно. Да и другие куда-то торопятся. Я один стою там для проформы. Оставленные для них сигарки я выбросил еще на каникулах.
Тем больше я чувствую, что мне нужна Надя. То есть я не могу отделаться от ощущения, что нужно защищаться, чтобы она не стала мне действительно необходимой. Я избегаю ее как только могу.
Ну? Это все, что я выжимаю из себя, если уж вдруг приходится перекинуться словом.
Ну? Отвечает она, там, на лестнице, где мы случайно сталкиваемся, выскочив из-за угла с разных сторон. И мы застываем на месте, смотрим друг на друга и не знаем, что дальше. Надя смущенно проводит рукой по голове. Как быстро они отрастают, твои волосы, с ума сойти, говорю я. Хм, отвечает она и говорит, ей нужно бежать в химический кабинет.
Но и в других местах, например во дворе во время перемен, ее почти не слышно и не видно. Она обычно держится особняком, в зоне для курения, поблизости от газона с бетонным поребриком. Хоть и не слишком далеко от прочих, но все-таки особняком. Насколько я могу видеть в редкие дни моего дежурства и во время прогулок между орущими школьниками, а эти прогулки я совершаю все чаще. Я ведь тоже с трудом выношу общество коллег. Разумеется, кто-нибудь непременно ко мне присоединяется. Герта со стаканом школьного
