— Страна сидра, — заявил Портос, — мои союзники. Попробуйте без спросу взять у них горсть песка, и я явлюсь им на помощь.
— Рядом с молодым герцогом мне было не так уж трудно. Но Арамису, который меня тут так расхваливал, выпала по-моему самая трудная роль. Действительно, как уберечься, если вы ждете выстрелов с одной стороны, а палят в вас с другой? К счастью, Арамис был знаком с доном Франсиско де Мельосом.
— У нас была общая приятельница, — уточнил Арамис.
— Просто приятельница? А вы говорили, помнится, герцогиня.
— Портос!— воскликнул Атос. — Арамис очутился среди испанцев, хотя заявил, что никогда не поднимет оружия против Франции — именно оружия, потому что, если говорить о замыслах, то захват леса был превосходной идеей: Арамис получил возможность ездить взад и вперед по полю битвы и оказать вам услугу в том положении, в каком вы более всего в ней нуждались.
— Я тотчас же вас узнал, Арамис, — заметил д'Артаньян.
— Нет, правда? А почему?
— Потому, что вы так умело скрылись.
— Оставался еще Портос. Как вы понимаете, д'Артаньян, Портоса в штабе не спрячешь. Арамиса или, предположим, меня можно еще спрятать в толпе. Арамис уподобится сонету, а я—басне. Но Портос — это уже эпическая поэма. Он чересчур огромен для маскарада.
— Поэтому меня и назначили в боевые порядки, — заметил великан.
— Не было нужды давать ему указания. Мы знали: потренировав два-три часа в сражении руку, Портос набросится на самое лакомое блюдо.
— На пехоту Фуэнтеса.
— А вы, д'Артаньян, будете неподалеку.
— Пока вы были одни, вас могли убить. Но коль скоро рядом очутился Портос, нелепо было ожидать этого.
— В самом деле, — простодушно заверил Портос. — Если б вас, д'Артаньян, убили, я б перерезал всю армию.
— Но, дорогие друзья, почему вы считаете, что я не должен был умереть?
Арамис ответил первым, голос прозвучал мягко, но решительно:
— Потому что у вас нет оснований устраивать нам такую шутку.
Портос, который для ясности мысли только что прикончил еще один графин с вином, отозвался вторым:
— Нельзя предвосхищать созревание вин в Шампани.
Наконец, взял слово Атос:
— Дорогой мой, потому что я не хочу этого. Д'Артаньян обвел взглядом всех по очереди, всех, вплоть до Планше, который тоже сыграл свою роль в комедии. В этот момент он был невероятно поглощен сооружением торта из вареных в сахаре фруктов.
Арамис созерцал свои ладони. В пылу сражения он сломал ноготь на безымянном пальце левой руки, и это, казалось, сильно его огорчало.
Портос хрупал утиную ножку, которая не поддавалась.
Лишь Атос смотрел на д'Артаньяна.
— Я умираю от голода, — сказал д'Артаньян. — Надеюсь, этот дуралей Планше запасся сыром.
XILVIII. ПОСЕЩЕНИЕ МАРШАЛА
Появился сыр.
Д'Артаньян приналег на него со старанием. Портос вздохнул, как это бывает с человеком, избежавшим большой опасности, реальных размеров которой он вначале себе не представлял.
— Планше!— крикнул он.
— Сударь?
— Предупредил ли ты трактирщика, что сражение будет выиграно за несколько лье отсюда?
— Да, сударь.
— Ну и что он сказал?
— Что доставит лучшее бузи из своих погребов.
— Планше, ты очень догадлив. Планше не возражал.
Внезапно послышался грохот приближающейся кареты. Казалось, будто сам дьявол в образе черного кота мчится в этой карете, влекомой тиграми.
Четверо друзей подняли носы над тарелками.
Из кареты явился маршал Пелиссар с рукой на перевязи.
Лицо великого воина сияло бледностью победы.
Здоровой рукой он подал знак д'Артаньяну.
Д'Артаньян подбежал.
— Дорогой друг, я явился не для того, чтоб помешать вашей пирушке. Но я принес вам новость.
— Новость?
И д'Артаньян весь затрепетал, как если б с ним заговорили о Мари де Рабютен-Шанталь.
— Да. Схвачен некий человек, слонявшийся по полю битвы.
— Кто же это такой?
— Жалкая личность.
— Его имя?
— Тюркен.
— Что с ним сделали?
— Сперва повесили как шпиона.
— Выходит, прекрасная Мадлен стала теперь вдовой?
— Нет.
— Мой дорогой маршал, ваш могучий разум изобретает немало такого, что приводит в замешательство. Так значит, Тюркена повесили, но госпожа Тюркен вдовой от этого не стала?
— Я проходил мимо и глядел вверх. Вы знаете, у меня есть такая привычка…
— И?..
— Но это между нами, — сказал Пелиссон, понизив голос. — Смотреть в небо для меня становится манией…
— Итак, вместо ангела вы заметили Тюркена, который дрыгал ногами в воздухе.
— И велел спустить его на землю.
— Чувство жалости в вас победило.
— Ничего подобного. Любопытство. Я подверг его допросу.
— И что ж он вам открыл?
— Что Ла Фон сбежал от него, пока он спал, прихватив с собой его часть добычи.
— Выходит, договор тоже?
— Да, договор в руках этого изменника.
— Ну а он сам?
— Нашел убежище в Пфальце при дворе маркграфа, человека, известного в Риме своим распутством.
— Итак, никакой надежды?
— Мой дорогой д'Артаньян, вы меня огорчаете. Вы обратили внимание, с каким блеском я выиграл эту битву?
— С величайшим. Всю честь победы вы приписали герцогу Энгиенскому.
— Покойный король просил меня об этом. Неужели вы, видя меня лицом к лицу с врагом, подумали, что я отступлю, получив известие, что Ла Фон нашел себе где-то убежище?
