(она была танцовщицей в баре, расположенном несколькими этажами выше ночного клуба), как она делала это в Париже, где училась в балетной школе при Гранд-опера. Так что Сабина ничуть не удивилась, увидев ее. Но помнила она не столько ее мастерство танцовщицы, не ее гладкие, напряженные ноги балерины, но ее дар сопереживания. Сабине казалось, что у какого-то невидимого станка боли Джуна каждый день оттачивает свое искусство понимания людей точно так же, как каждый день изнуряет упражнениями свое тело.
Джуна обычно знала, кто украл и кто предал, и что было украдено, а что предано. И Сабина вдруг переставала падать, падать со своих раскаленных добела трапеций, со своих лестниц, ведущих в пламя.
Все они были братьями и сестрами, движущимися по вращающимся сценам бессознательного, и никогда намеренно не мистифицировали других больше, чем самих себя, втянутых в балет ошибок и притворства. Джуна умела различать, где иллюзия, где жизнь, а где любовь. Она могла обнаруживать тень преступления, ускользающего от суда остальных. Она всегда знала, кто настоящий преступник.
Теперь Сабине оставалось только ждать.
Звучание барабанов постепенно смолкло, словно заглушенное густыми, непролазными джунглями. Так и тревога Сабины постепенно перестала стучать в висках и оглушать ее, не давая вслушаться во внешние звуки. Восстановился ритмичный ток крови, руки спокойно легли на колени.
Пока она ждала, когда освободится Джуна, она вспомнила о Детекторе Лжи, наблюдавшем за ее действиями. Он опять был здесь, в кафе, сидел один и делал записи в блокноте. Мысленно она приготовилась к интервью.
Она привстала и окликнула его:
— Здравствуйте! Пришли арестовать меня?
Он закрыл блокнот, подошел к ее столику и сел рядом. Она сказала:
— Я знала, что это должно случиться, но не думала, что так скоро. Присаживайтесь. Я точно знаю, что вы думаете обо мне. Вы убеждены, что я известная мошенница, международная шпионка в доме любви. Или я должна уточнить: в доме многих любовей? Я хочу вас предупредить, что вы должны касаться меня осторожно, потому что я прикрыта разноцветной мантией, которую так же легко порвать, как стряхнуть с цветка пыльцу. И хотя я очень хочу, чтобы вы меня арестовали, вы потеряете много ценных доказательств, если будете обращаться со мной слишком грубо. Не хочу, чтобы вы запачкали этот тончайший плащ самых невероятных расцветок, созданных моими иллюзиями. Ни один художник не смог бы его воспроизвести. Не правда ли, странно, что никакой химикат не может одарить человека тем радужным свечением, какое создают иллюзии? Дайте-ка сюда вашу шляпу. А то вы выглядите слишком официально, не по-домашнему! Ну что ж, наконец вы выследили все мои роли. А вы догадываетесь, какой храбрости, какой отчаянной смелости требует моя профессия? Мало кто имеет к ней призвание. А я имею. Это проявилось очень рано, когда я поняла, что способна обманывать саму себя. Я умела называть задний двор садом, квартиру — собственным домом, а если приходила домой слишком поздно, то, чтобы меня не ругали, начинала придумывать такие интересные причины опоздания и разные происшествия, что родители несколько минут не могли стряхнуть с себя наваждение и вернуться к реальности. Я легко могла перейти из своего обычного образа, из своей обычной заурядной жизни в мир многих «Я» и многих иных моих жизней, при этом не привлекая к себе внимания. Я имею в виду (возможно, вы будете удивлены, услышав это), что свое первое преступление я совершила против себя самой. Тогда я была совратителем малолетних. И этой малолетней была я сама. Я отказалась от того, что обычно называют правдой, ради более чудесного мира. Я всегда умела приукрашивать факты. И никогда никто меня за это не арестовывал, ведь это касалось только меня одной. Моим родителям не хватило мудрости понять, что такое умение подтасовывать факты может породить великого художника или по крайней мере великую актрису. Они меня били, чтобы вытрясти из меня пыль бредовых фантазий. Но довольно странно, что чем больше отец бил меня, тем больше потом скапливалась на мне эта пыль — не серая или коричневая, какой она кажется днем, а другая: авантюристы называют ее «золотом дураков». Снимите пальто! Как следователю, вам, наверно, интересно будет узнать, что в качестве самооправдания я выношу обвинение авторам волшебных сказок. Я обвиняю не голод, не жестокость, не родителей; я обвиняю сказки, обещавшие мне, что можно спать на снегу и не подхватить воспаление легких, что хлеб никогда не черствеет, деревья могут расцвести когда угодно, а не только весной, что дракона можно убить одной храбростью, что страстное желание может быть мгновенно исполнено. Ведь что говорят нам сказки? Что безрассудным желанием легче добиться чего-то, чем трудом. Дым из волшебной лампы Аладдина стал моей первой дымовой завесой, а ложь, которой я научилась у сказок, стала моим первым лжесвидетельством. Но можно сказать, впрочем, что я представляю дело шиворот-навыворот: я просто верила всему, что читала..
Сабина рассмеялась собственным словам. Джуна подумала, что она слишком много выпила, и посмотрела на нее:
— Чему ты смеешься, Сабина?
— Познакомься с Детектором Лжи, Джуна. Он может арестовать меня.
— Ну что ты, Сабина! За что тебя можно арестовать? Ты ничего такого не совершила!
Джуна пристальнее взглянула на Сабину. Целеустремленное, лихорадочное выражение лица, такое обычное для нее, не было больше проявлением пылающего жизнелюбия. В чертах появилась натянутость, в глазах — страх.
— Мне надо поговорить с тобой, Джуна… я не могу спать…
— Я пыталась разыскать тебя, когда приехала из Парижа. Ты так часто меняешь адреса и даже имена!
— Ты же знаешь, я всегда хотела сломать шаблонные схемы, в которые жизнь загоняет человека, если он ей позволяет.
— Зачем?
— Я хочу убрать границы, стереть и уничтожить опознавательные знаки, всё, что заставляет человека жить всегда по одному шаблону, в одном и том же месте и без всякой надежды на изменения.
— Но это прямо противоположно тому, чего обычно хотят люди.
— Вот именно. Я любила говорить, что у меня «жилищные проблемы». Но моя «жилищная проблема» заключалась в том, что я не хотела иметь собственного жилища. Я хотела, чтобы у меня была лодка или трейлер — что-нибудь, что может свободно перемещаться. Я чувствую себя в полной безопасности только тогда, когда никто не знает, где я сейчас нахожусь, например, когда я останавливаюсь в гостинице в комнате, с двери которой стерт номер.
— В полной безопасности от чего?
— Я не знаю, что именно я скрываю от следствия, если не считать того, что я виновна в том, что люблю нескольких мужчин, многих мужчин, а не одного-единственного.
— Но это не преступление. Обычный случай одновременной любви к нескольким.
— Но ложь, вранье, которое при этом неизбежно! Знаешь, как преступники иногда говорят: «Мне никак было не добыть того, чего я хотел, и пришлось это украсть». Так и я часто говорю себе: «Мне никак не добиться того, чего я хочу, и единственный путь — солгать».
— Ты стыдишься этого?
Сабине опять стало страшно.
— С каждым мужчиной, с каждой моей связью всегда наступает такой момент, когда я начинаю чувствовать себя одиноко.
— Из-за лжи?
— Да. Но если я скажу правду, то останусь не просто одинокой, я останусь одна, и при этом причиню каждому большое страдание. Ну, как я скажу Алану, что отношусь к нему как к отцу?
— Поэтому ты и уходишь от него раз за разом, как дети уходят от родителей. Это закон взросления.
— Похоже, ты оправдываешь меня.
— Я оправдываю тебя только в отношении к Алану. С ним ты вела себя так, как обычно ведут себя дети.
— Он — единственный человек, которому я доверяю. Единственный, чья любовь бесконечна, неустанна, всепрощающа.
