И вот дошла сюда. Черной оспой назвали эту болезнь. Назвали так, потому что с ног до головы покрывала она тело человека темными гноящимися струпьями. Больного трепала лихорадка, он лишался сил, не способен был передвигаться и, оставаясь неподвижен, безмерно страдал, ожидая избавления только в смерти. Стаи мух и кровожадных насекомых облепляли тело, насыщаясь из кровоточащих ран. Умершего некому было предать огню, как полагалось в этих местах, ибо там, где прошлась черная оспа, погибали все.
Правитель страны приказывал слугам и воинам поджигать пораженные болезнью села, не разбирая, есть ли там еще живые люди.
Наверное, Ровоам первым в деревне почувствовал в себе начало болезни. Почему она выбрала его, никто не смог бы ответить. Может быть, только наука, в которую так верил Ровоам, смогла бы найти объяснение, но на это нужно было время. А сейчас, когда у него начался жар и тело покрылось зудящими прыщами, думать и рассуждать было некогда. Он понял главное: часы его жизни сочтены, нужно поскорее удалиться из деревни, чтобы болезнь не перекинулась на самых дорогих ему людей. Они еще ничего не знали, были здоровы и спокойны, уверенные почему-то, что их деревню беда обойдет стороной. Люди всегда надеются, что их обойдет стороной неожиданная напасть…
И вот ночью, уже теряя силы, Ровоам тайком ушел из дому. Он направился в горы, где и хотел умереть в одиночестве. К утру он был высоко в горах, возле пастбищ, куда пастухи уводят овец на все летние месяцы. Уже была осень, никаких овец здесь теперь не оставалось. Отцвели последние цветы, травы уж давно не прибавляли в росте, понемногу высыхали и никли. Но ручейки с чистейшей и прозрачной водицей по- прежнему, весело журча, перепрыгивали через камни.
Ровоам отыскал себе пещеру. Здесь, возле пастушьего кострища – нескольких щербатых головешек и горки пепла, – он надеялся окончить свои дни. У входа он устроил себе ложе из соломы, попил воды из ручья, омыл лицо и руки, скинул хитон, остудил водой подмышки и в паху, где особенно жгло, снова надел хитон и лег на подстилку, вытянув руки вдоль тела. Он лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темно- синее небо. Отсюда, из пещеры, оно выглядело не легким, прозрачным пологом, будто сотканным из невесомого шелка – таким он знал горное небо, – а тяжелым, душным одеялом.
Ровоам покорно ждал смерти. Он не сомневался: смерть долго себя ждать не заставит… Прошло между тем три дня. Тело Ровоама сплошь покрыли гнойники. Самые легкие движения причиняли боль. И все же он находил в себе силы подползать к ручью и обливаться прохладной водой. Так некоторое время он спасался от боли и нестерпимого внутреннего жара. После каждого спуска к воде и подъема обратно в пещеру он, вконец обессиленный, долго приходил в себя. Тогда он наконец догадался: ведь можно вообще не возвращаться в логово, а оставаться рядом с водой. Теперь он просто вытягивал ногу в сторону, лежа у ручья, и она оказывалась в воде. Изловчившись, мог подставить потоку и плечо или даже голову.
Прошло еще несколько долгих и мучительных дней. Седьмой день был самым ужасным. «Сегодня наступит конец мучениям», – был уверен Ровоам. Он лежал прямо в ручье, казалось, совсем без признаков жизни. Вода свободно омывала тело, к счастью минуя открытый рот. Угасающим сознанием Ровоам понимал: до следующего восхода солнца он не дотянет. И он представил себе, как его мертвое одеревеневшее тело, послушное водному потоку, будет перекатываться, словно бревно, биться о камни, пока наконец его не вынесет течением в большую реку. А может быть, его тело еще раньше растерзают хищные звери или птицы. Первым делом птицы выклюют ему глаза…
Ровоам забылся тяжелым сном. Вокруг было пустынно, ни души. И вот если бы все-таки кто-то со стороны наблюдал за мучениями человека в ручье, наблюдал за ним много дней, то на восьмой день увидел бы, что человек этот из воды перебрался на берег, подальше от русла, и, лежа, еще обессиленный, поглядывает по сторонам вполне осмысленно и даже несколько удивленно.
Да, Ровоам начинал понимать, что пришло счастливое избавление. Он еще не решался в это поверить. Смерть отступила, полагал он, побежденная кристально чистой и, вероятно, целебной водой. Что же еще, кроме воды, могло отвести смерть?
К вечеру он уже смог доползти до пещеры. По пути он срывал сухую траву и жевал еще слабыми челюстями. Ему попался какой-то стебель с особенным вкусом терпкой горечи. Ровоаму показалось, что это растение как раз и нужно ему как лекарство, оно-то и поможет. И он теперь искал точно такие же стебли и, найдя, грыз и грыз их, в самом деле чувствуя, как к нему возвращаются силы…
Две недели миновало. Ровоам оставил свое горное убежище, чувствуя себя достаточно окрепшим и здоровым. Он отправился в селение, к себе домой. Тревога за жизнь Ситы и маленького Рови не оставляла его, гнала вперед. И все-же он был еще слаб, чтобы идти быстро. Сильно исхудавший, голодный, он с трудом достиг долины, где не одну тысячу лет катит воды великий Инд. Сейчас покажется знакомая излучина реки. Вот наконец и она. Но… на месте селения – огромное пепелище… Все сожжено дотла. Налетевший ветер кружит вихри пепла и золы, гоняет туда-сюда черные головешки.
Ровоам бродил как во сне, натыкаясь на человеческие кости. «Где-то здесь и они лежат, кости моей Ситы и малыша», – со странным равнодушием думал он. Но безысходная тоска уже сжимала его сердце…
Вдруг будто бы кто-то подтолкнул его, Ровоам побежал прочь из этого мертвого места. Побежал вверх по течению реки, обратно в горы, а может быть… впрочем, куда глаза глядели, туда и бежал, лишь бы поскорее оказаться подальше от этого ада. Бежал он долго, преодолевая слабость и надеясь, что скоро усталость свалит его с ног. Но неведомая сила гнала и гнала его вперед. Вот дорога начала круто подниматься в гору. Шаг Ровоама сделался короче, сами собой медленнее стали движения. Наконец он остановился. Усталость одолела его, он упал. И тут же провалился в глубокий сон.
Проснулся он с первыми лучами солнца. Оно выглянуло из-за горной цепи и, будто увидев Ровоама, бросило лучи в его глаза. Он открыл глаза и не сразу понял, где он и что с ним. Потом вспомнил, но, как бывало не раз, приказал себе не думать о вчерашнем ужасе. Он вообще запретил себе размышлять о чем- нибудь – о прошлых ли событиях или о неведомых грядущих. Но ведь это не так просто…
И опять пустился он в путь. Шагал быстро. Ему теперь нужно предельно изнурять себя, решил он, долгими и длинными переходами, чтобы после заката замертво падать от усталости и крепко спать. Тогда и не останется сил на опустошающие душу размышления. В самом деле, какой от них прок? Исправить случившееся невозможно. Ох уж эта страсть человеческая – терзать себя мыслями о несбыточном, о несостоявшемся, о непоправимом! Как избавиться от такой страсти и возможно ли? А может быть, человеку как раз и нужно до предела измучить себя, истерзать мыслями до изнеможения и тем избыть сожаления и тоску?
Ответа Ровоам не находил. Пока он знал только, что ему необходимо идти, не останавливаясь, все вперед и вперед, в горы. Когда истощены силы телесные, не остается и сил душевных. «В движении мое спасение», – решил Ровоам и шел, не обращая внимания на холод или жару, на ветер, снег или дождь. Он поднимался высоко в горы, спускался в долины, шел вдоль широких рек и пробирался узкими ущельями, порой такими, где оставалось место только для ручейка. В пещерах, где он намеревался переночевать или отдохнуть, иногда его встречали дикие звери, злобно скалившие зубы на незваного пришельца. Приходилось проводить ночь под открытым небом, не смыкая глаз.
Сколько дней и ночей прошло в этом его сумасшедшем движении по земле, он не знал и не пытался сосчитать. Даже смену времен года не замечал. Порой казалось ему, что он перестал быть человеком, превратился в существо, подобное животному. Ведь он ел только сырую пищу. Огня развести он не умел. Как-то пытался. Не получилось. Человек перестал быть животным, когда научился добывать огонь и пользоваться им. Это он знал – и вот теперь забеспокоился: в животное превращаться не хотелось. Все- таки когда-нибудь он вернется к людям. И он хотел предстать перед ними, не утратив человеческого облика. Обстоятельства сами подсказали ему, что надо делать.
После долгих странствий он пришел в благодатный край. Кругом пышная растительность, обильные сладкие плоды, в речушках полно рыбы, всюду щебечут птицы. И людей здесь было немало. Но Ровоам пока еще сторонился их. Сначала решил привести себя в порядок. В маленьком пруду, почти луже, он разглядел свое отражение и ужаснулся. Лицо сплошь заросло косматой бородой, волосы спутаны, грязны. Отвратительный вид! Что же делать? Волосы остричь сложно, нечем, значит, их нужно заплести в косу. Как быть с бородой? Ровоам отыскал плоский камень, с трудом расколол его другим камнем так, что образовалось очень острое ребро. Им он и принялся брить бороду и усы. Было очень больно, но все же получилось. Потом Ровоам добела отстирал и высушил на солнце свой хитон.
