терпит.
Жан отвечал, что заранее согласен на все условия, но только просит не мешать в это дело никаких посторонних имен, и выразил желание, чтобы все произошло возможно более тайно.
Против этого офицеры не возражали. Да им и нечего было возражать, так как, в конце концов, ведь Жан предоставлял им полную свободу действия относительно условий дуэли.
Было 30 июня. Поединок назначен на следующий день, в 9 часов утра, в лесочке на левой стороне дороги из Бельцингена в Магдебург. Вопрос о месте поединка был также решен без затруднений.
Противники должны были сражаться на саблях и прекратить дуэль только тогда, когда один из них не будет в состоянии драться.
Это условие также было принято. На все эти предложения Жан отвечал только наклоном головы.
Один из офицеров, снова принимая вызывающий тон, выразил надежду, что господин Жан Келлер будет на месте ровно в 9 часов…
На что Жан Келлер отвечал:
– Если господин Франц фон Граверт будет так же аккуратен как я, то в четверть десятого все может быть окончено.
После этого ответа офицеры встали и, довольно развязно поклонившись, вышли из дома.
– Вы знаете сабельные приемы? – спросил я Жана.
– Да, Наталис. Теперь займемся моими секундантами. Вы будете одним из них?
– Я к вашим услугам и горжусь этой честью. А что касается второго секунданта, то ведь найдется же у вас в Бельцингене какой-нибудь приятель, который не откажет вам в такой просьбе?
– Я предпочитаю обратиться к господину де Лоране; он, наверно, согласится.
– Разумеется, согласится!
– Но только необходимо, чтобы моя мать, Марта и Ирма ничего об этом не знали. Совершенно лишнее тревожить их, когда они и без того так озабочены.
– Ваша мать и Ирма сейчас вернутся, но так как они до утра не выйдут из дому, то и не смогут узнать…
– Я на это и надеюсь, Наталис. Но нам нельзя терять времени. Идем к господину де Лоране.
– Идемте, господин Жан. Вы не могли вручить охрану вашей чести более достойному человеку.
Госпожа Келлер и Ирма в сопровождении Марты возвратились домой как раз в ту минуту, как мы собирались выходить. Жан сказал матери, что нам придется не менее часа пробыть в городе по делу о заказе лошадей для нашего путешествия, и что если мы запоздаем, он просит ее проводить Марту домой.
Ни госпожа Келлер, ни Ирма ничего не подозревали, но Марта с беспокойством взглянула на господина Жана.
Десять минут спустя мы были у господина де Лоране, которого застали одного, так что можно было говорить совершенно свободно.
Жан, сообщив ему, в чем дело, показал письмо лейтенанта фон Граверта, читая которое господин де Лоране дрожал от негодования. Нет! Жан не должен, уехать не отплатив за подобное оскорбление, и вполне может рассчитывать в этом деле на него – старика!
Господин де Лоране выразил желание пойти к госпоже Келлер за внучкой, и мы вышли втроем.
На улице нам повстречался агент Калькрейта, который как-то странно взглянул на меня. А так как он шел от дома Келлеров, то у меня явилось предчувствие, что этот плут выкинул какую-нибудь скверную штуку.
Госпожа Келлер, Марта и сестра моя были внизу, в маленькой гостиной и казались взволнованными. Неужели им что-нибудь известно?
– Жан, – сказала госпожа Келлер, – агент Калькрейта принес тебе письмо!
На конверте была печать военного ведомства.
В письме было следующее:
«Все молодые люди прусского происхождения не старше двадцати пяти лет призываются на действительную службу. Жан Келлер зачислен в Лейбский полк, стоящий гарнизоном в Бельцингене, и должен явиться в полк завтра, 1 июля, до одиннадцати часов утра».
Глава двенадцатая
Какой удар! Указ прусского правительства о всеобщей воинской повинности! Жан Келлер, не достигший еще двадцатипятилетнего возраста, должен идти против Франции заодно с ее врагами, и нет возможности избежать этого!
Да и может ли он изменить своему долгу? Разве он не пруссак? Дезертировать? Нет, это невозможно. И в довершение всего он еще должен служить в полку, которым командует полковник фон Граверт, отец лейтенанта Франца, его соперник, а теперь и начальник!
Могло ли большее несчастье обрушиться на семью Келлер и близких ей людей?
Как хорошо, право, что еще не было свадьбы! Ведь на другой день после венчания Жан должен был бы вместе с полком идти против соотечественников своей жены!
Огорченные и подавленные горем, все мы сидели молча. По щекам Марты и Ирмы катились слезы. Госпожа Келлер не могла плакать и была неподвижна, как мертвец. Жан сидел, скрестив руки, с видом человека, закаляющего себя против ударов судьбы. Я был вне себя. Неужели люди, делающие нам столько зла, рано или поздно не ответят за это?
Жан заговорил.
– Друзья мои, – сказал он, – не меняйте ваших планов! Вы должны были завтра ехать во Францию, – и поезжайте. Не оставайтесь больше ни минуты в этой стране. Я с матерью предполагал удалиться в какой- нибудь укромный уголок за пределами Германии… Теперь это уже невозможно. Наталис, вы увезете с собой сестру…
– Жан, я останусь в Бельцингене!.. – воскликнула Ирма. – Я не могу оставить вашу мать!
– Но этого нельзя…
– Мы тоже останемся! – заявила Марта.
– Нет! – произнесла госпожа Келлер, вставая. – Уезжайте все. Я останусь, я должна остаться. Мне нечего бояться пруссаков!.. Разве я не немка?..
И она направилась к двери, точно присутствие ее должно было оскорблять нас.
– Мама! – вскричал, бросаясь к ней, Жан.
– Что ты хочешь, сын мой!
– Я хочу… – отвечал Жан, – я хочу, чтобы ты была с ними в твоей родной Франции. Я – солдат, и мой полк может быть со дня на день переведен в другое место. Ты же останешься здесь совершенно одна, а я не хочу этого…
– Я останусь, сын мой!.. Останусь… раз ты не можешь сопутствовать мне.
– А когда я покину Бельцинген?.. – продолжал Жан, схватив ее за руку.
– Я последую за тобой, Жан.
Это было сказано так решительно, что Жан ничего не ответил. Не время было теперь с ней спорить; он лучше завтра поговорит с матерью и постарается внушить ей более правильный взгляд на дело. Не может женщина следовать за армией. Это слишком опасно. Но, повторяю, в данную минуту спорить с ней было нельзя: потом она опомнится, передумает.
Мы разошлись, глубоко взволнованные.
Госпожа Келлер даже не поцеловала Марту, которую час тому назад называла своей дочерью.
Вернувшись в свою комнату, я не ложился. Мог ли я спать? Я даже перестал думать о нашем отъезде, а ведь он тем не менее должен был состояться в назначенный срок. Я думал только о Жане, зачисленном в Лейбский полк, может быть, даже под командование лейтенанта Франца! В моем воображении рисовались возмутительные картины грубого произвола со стороны этого офицера. Как-то перенесет их Жан? А придется-таки переносить. Ведь он солдат, не смеет слова молвить, движения сделать не смеет. Его
