которые далеким летом 1918 года приезжали в Рим, чтобы принять участие в монтаже и испытательных полетах 'SR-1'. Это был старый дирижабль типа 'Mr', построенный нами по заказу Британского адмиралтейства. Закончив испытания, англичане перегнали тогда дирижабль в Пулхэм, сделав остановку во Франции, чтобы заправиться газом и горючим.
Мы пополнили запасы продовольствия и проверили двигатели. Тринадцатого апреля, два дня спустя после прибытия, мы были готовы продолжать полет. Вечером того же дня встретились с метеорологами. Прогноз погоды был столь благоприятен, что по метеорологическим условиям мы могли бы лететь прямо в Осло и далее - на Шпицберген. Но об этом нечего было и думать: ни в Вадсё, ни в Кингсбее не были готовы принять нас.
Итак, мы вылетели из Пулхэма 13 апреля в 23 часа 5 минут. На борту находилось двадцать человек, на одного меньше, чем при вылете из Рима. Высадились Мерсер, Скотт, Эредиа и Хиггинс. Поднялись на борт капитан Пречерутти из итальянских военно-воздушных сил, Томазелли из газеты 'Коррьере делла сера' и один моряк-норвежец, который направлялся в Осло.
В Осло мы прибыли в 11 часов 30 минут по Гринвичу. Норвежцы встречали нас восторженно, бурно проявляя свою радость. Несколько аэропланов участвовали в церемонии встречи. Весь город казался праздничным. Тысячи людей вышли на улицы и площади, поднялись на крыши домов. Чудесное весеннее солнце освещало этот великолепный спектакль.
Мы сделали несколько кругов над городом и над фьордом. В 13 часов 45 минут пришвартовались. Внизу нас ждали король Норвегии и городские власти. Рисер-Ларсен и большинство остальных норвежцев - членов экипажа спустились на землю, чтобы поговорить со своими друзьями и родственниками. Итальянцы же в это время занялись пополнением припасов.
Вечером мы встретились с норвежскими метеорологами. Они посоветовали нам ускорить вылет, так как погода начинала портиться. В 21 час мы были готовы к отлету; ждали возвращения на борт Рисера- Ларсена. Наконец он пришел. В 21 час 8 минут я начал выполнять маневр, необходимый, чтобы сняться со швартовых. Стояла тьма.
Внизу, у подножия причальной мачты, группа итальянских рабочих под командованием майора Биффи, прибывших из Рима, выполняла мои приказы, работая при слабом свете прожекторов. Вокруг ограды, окружавшей площадку, где находился дирижабль, собралась толпа зрителей. Оттуда время от времени доносились приветственные возгласы. Я же в это время отдавал последние распоряжения.
- Отпускай! - И итальянский офицер, находившийся у мачты, разомкнул замок сцепления. Дирижабль теперь удерживался только крепким пеньковым тросом.
- Трави! - Канат медленно заскользил вверх, при этом нос дирижабля задрался к самому верху причальной мачты. Теперь я проверял равновесие корабля. Все было в порядке. Когда перережут трос, дирижабль медленно взмоет в воздух без рывков и без крена.
- Руби концы! - Слова гулко разнеслись в темноте, и один из рабочих-итальянцев ловко перерезал трос. Свободный от пут дирижабль, освещенный прожекторами, легко поднялся в ночное небо. Быстро переключаю рычаги управления; шум винтов показывает, что двигатели работают нормально. Дирижабль стал набирать высоту.
Густой туман покрывал холмы Осло-фьорда. Набрав высоту, я приказал рулевому Хоргену взять курс к морю. Далее маршрут корабля был прост. Мы должны были двигаться на юг, вдоль берега, до Фредрикстада, затем взять курс на восток, в направлении Стокгольма, а оттуда следовать к Ленинграду, держась примерно 60-го градуса северной широты. Гатчина находилась на расстоянии 1200 километров. Мы предполагали прибыть туда во второй половине дня. Но в своих расчетах мы не учли туман, который час от часу все более сгущался, почти полностью скрыв землю от наших взоров. Скандинавский полуостров и Балтийское море мы пересекли практически вслепую.
Когда наступил день, туман начал рассеиваться. Мы летели над землей, густо усеянной бесчисленными маленькими озерами. Такой пейзаж характерен для Финляндии, но много озер также и с другой стороны Финского залива - в Эстонии.
Чтобы уточнить наше местонахождение, Рисер-Ларсен занялся определением курса, вычислил высоту солнца и заявил, что мы находимся в Финляндии. Это, казалось, подтверждали и радиогониометрические данные, полученные Готтвальдом. Но у меня все же оставались сомнения в их правильности, и я попросил проверить расчеты. Это сделал Хорген, который обнаружил, что широта определена далеко не точно.
Внизу мы увидели полузамерзшую реку. Направление ее течения могло прояснить картину. Рисер- Ларсен и Хорген высунулись из гондолы, чтобы получше все рассмотреть: им показалось, что река течет к югу. Если это было бы так, то мы действительно находились в Финляндии, как они думали. Но определить сверху направление течения реки - дело нелегкое. Если смотреть с моего места, то складывалось впечатление, что она течет в противоположную сторону - к северу.
Затянувшаяся неизвестность начинала раздражать нас. Чтобы покончить с ней, я приказал взять курс на юг. Если мы в самом деле находились в Финляндии, то скоро увидели бы берег моря. Однако вопреки ожиданиям внизу показалась железная дорога. Я облегченно вздохнул. Проблема была решена: нужно следовать вдоль железнодорожной линии до ближайшей станции, где мы немного снизимся и прочтем на фасаде вокзала название населенного пункта.
Это оказался довольно простой способ, благодаря которому выяснилось, что астрономические наблюдения и радиогониометрические расчеты были выполнены неверно. Мы находились в Валге, над железной дорогой, которая шла из Ревеля (Таллина) в Ригу.
Триста тридцать километров, которые отделяют Валгу от Гатчины, мы прошли при попутном ветре со средней скоростью 117 километров в час. Этот стремительный бег над Русской равниной, такой огромной и пустынной, покрытой лесами и снегами и столь торжественной в лучах заходящего солнца, как и прибытие в Гатчину, остались для меня одним из самых прекрасных воспоминаний нашего путешествия.
Прошло уже довольно много времени после захода солнца, когда мы подошли к причальной мачте. Белизна снега еще освещала поле. На его фоне рельефно выделялись фигуры русских солдат в низко натянутых буденовках и длинных шинелях.
Дирижабль сделал небольшой вираж и в 18 часов 50 минут совершил посадку на заснеженном поле.
Старые знакомые и друзья, которые находились внизу, ждали нас с самого утра. Ангар был погружен в темноту из-за неожиданной аварии в электропитании, но швартовка была проведена русскими блестяще при свете портативной лампы, которая имелась у нас на борту. Несколько минут спустя 'Норвегия' стояла в ангаре после сорока трех часов полета.
Я чувствовал себя обессиленным. Позади были шестьдесят часов без сна, во время которых я не сомкнул глаз ни на минуту. Хорошая тренировка для полета к полюсу! Но, несмотря на усталость, я был счастлив, закончив второй этап нашей северной эпопеи. Мы прибыли в Россию 15 апреля, точно в день, назначенный русскими четыре месяца назад.
Я падал от усталости. Меня посадили в сани, запряженные лошадью, и доставили в Гатчинский дворец, где я был принят как гость русского правительства. Через час я нашел в себе силы появиться в одном из залов дворца, чтобы ответить словами благодарности на приветствия встречавших нас людей. Спустя немного времени в комнате, которую мне предоставили, я как подкошенный свалился в кровать.
7.7. Пребывание в России
В России нас принимали очень сердечно. Все обещания, данные ответственным секретарем Министерства иностранных дел М.М. Литвиновым в январе, когда я в разгар зимы приезжал в Москву, чтобы договориться о нашей остановке в России, были выполнены. Большой ангар в Гатчине отремонтировали и оснастили на средства Советского правительства. Имелся и персонал, необходимый для швартовки и обслуживания дирижабля. Ценной была и помощь, которую оказывали нам советские метеорологи и радисты.
В ангаре Сализи [80] можно было наблюдать интересное зрелище. Каждый день здесь собирались люди, пришедшие взглянуть на воздушный корабль. Целые группы школьников со своими учителями, курсанты военных училищ, студенты, служащие, инженеры, рабочие, крестьяне - мужчины и женщины всех возрастов и профессий приходили тысячами и стучались в ворота, за которыми возвышался ангар.
Приезжали из Ленинграда, из Москвы, были гости и из более отдаленных мест. Они показывали свои
