макгаффин спрятан в Капище, Плазмоди решил уничтожить фиалу. Но он не собирался сам взрываться вместе с ней и оставил комок жабьей икры. Он швырнул его, но, когда Самурай пригнулся, комок пролетел над его спиной и выпал в окно. Сжимая мою шею, Самурай ударил еще раз, потом еще. Стоя на коленях, я покачивался от ударов. Его глаза сузились, эльф расставил ноги и занес лезвия над моей головой.
— Кожа единорога? — спросил он.
За окном брошенный Плазмоди комок икры взорвался, и мгновение спустя за спиной стоявшего в дверях колдуна вскипело огненное озеро.
Красно-черный вал разошелся кругом от места, под которым находилось Капище. Он прокатился по нескольким кварталам и застыл — нагромождение горящих обломков, — а в центре, на месте провалившейся мостовой, плескалось озеро пламени. Содрогнулся весь Большой Дом, и где-то в его недрах возник треск. Он приближался, усиливаясь.
— Где мальчишка взял кожу единорога? — произнес Самурай. — Разве где-то еще осталась она… Ха! Ну, тогда Самурай просто отсечет голову мальчишке.
Я опустил взгляд, и эльф тоже посмотрел вниз. Одна сабля лежала на полу, но другую я сжимал обеими руками, клинком вверх, между его широко расставленными ногами.
Мы посмотрел в глаза друг другу — его темные зрачки начали расширяться, мгновенно стали огромными, как небо, я увидел в них отражение старого кладбища, камни и мальчика на дне могилы, скорчившегося у ног того, кто стоял над ним…
Но без кола в руках.
Нет, теперь кол был в руках мальчика — и я рывком поднял саблю, насаживая Призрака на кол.
Треск приближался вместе с дрожью, пол завибрировал, замерцали свечи. Плазмоди достал кинжал и пошел к кровати. Агнесса извивалась, пытаясь встать. Не было кладбища, не было кола, не было Призрака. Не было мальчика на дне могилы. Это всего лишь я стоял на коленях, все глубже погружая клинок в тело эльфа Самурая. Клинок был очень острый, он входил легко. Руки Самурая повисли, голова откинулась назад, потом качнулась и упала на грудь. Широко расставленные ноги подкосились. Он уже не стоял, а висел, не падая лишь потому, что я обеими руками удерживал его на клинке.
Плазмоди подошел к кровати вплотную, Агнесса что-то выкрикнула, отползая на другой край. Пол заходил ходуном, треск стремительно нарастал. Клинок вошел в тело на всю длину, теперь снаружи осталась только рукоять. Я почувствовал текущую по рукам горячую кровь эльфа и отпустил рукоять. Самурай упал.
Плазмоди взял кинжал за лезвие, собираясь метнуть его в Агнессу, но передумал и шагнул на кровать. Агнесса опять закричала. Я поднял с ковра вторую саблю и, упираясь острием в пол, тяжело встал. Трещина, сначала узкая, но мгновенно расширившаяся, стремительным зигзагом прочертила стену, и сквозь нее пронзительный треск ворвался в спальню.
Трещина рассекла потолок и исчезла под ковром, разделив помещение на две части. Плазмоди наклонился и ударил Агнессу кинжалом в голову, и тут же половина спальни перевернулась — часть пола вместе со стеной и дверным проемом ушла вниз, кровать встала на дыбы. Край балдахина стукнул меня в плечо и отшвырнул на перевернутое кресло. Плазмоди кувырком отлетел куда-то в сторону и исчез, я увидел прямо перед собой расширенные глаза Дитена Графопыла, а потом часть ковра, все еще удерживавшая нас, провалилась.
Подо мной мелькали оседающие, грохочущие руины, обломки паркета, мраморные плиты и искореженные стены, подсвеченные багряным заревом, что плясало над разрушенной до основания портовой частью города. Угол кровати возник надо мной — она уже перевернулась ножками кверху, — сыпались подушки, сбоку выдвинулся край стола. Я вцепился в деревянную голову кабана и повис, но тут наше падение прекратилось, а по руинам уже скакали мешочки и кувшинчики ловушек. Моя метка запульсировала.
Часть ковра свисала вертикально, и я щекой прижал к ней плетенный из шелковых нитей ремешок. Осторожно повернув голову, я сжал его зубами, потом уперся во что-то ногами и выпрямился.
Я стоял на кресле, которое спинкой уперлось в мраморную плиту. Большак застыл, выпучив глаза. Двумя быстрыми движениями я отвинтил голову кабана. Она была полой, и внутри лежала фиала.
Большак зашевелился и застонал. Что-то дернулось, плита с креслом просела, и, подняв голову, я увидел Агнессу на полу уцелевшей части спальни. Сжимая руками виски, она выгибалась всем телом и дергала ногами. Рискуя свалиться, я присел и саблей перерезал связывающие Большака веревки.
И увидел Плазмоди — в багровом свете он стоял среди руин далеко внизу. Оттуда он наблюдал за мной. Я сунул фиалу в карман и присел, вытягивая ноги. Большак захрипел и потряс головой. Руку с отрубленными пальцами он сунул за пазуху, а другой вцепился в мое плечо.
Я опять посмотрел вниз — в стороне от развалин Большого Дома что-то происходило, какие-то фигуры с факелами шли к нам, не то аскеты, не то эплейцы…
Взяв жгут, который все это время сжимал зубами, я сказал Большаку:
— Потерпи еще немного.
Какой-то новый жгут, явно очень мощный. Я положил саблю на колени и коснулся метки.
Патина бурлила, океан эссенции затопил упорядоченные номы. В ней медленно растворялись обломки колоссальной конструкции, что когда-то была Колониальным Единством. Одни уже погружались в эссенцию, словно тонущие корабли, другие пока висели на разной высоте, и вся эта масса медленно, но неуклонно опускалась.
Удивительно — фиала в Патине была точно такой же, как и в реале. Я всегда считал, что правильно говорить «фиал», но почему-то все называли это фиалой. Фиал — нечто вроде широкой чаши, а фиала выглядела как пузырек из синего морского хрусталя, плоский с одной стороны и сферичный с другой. Ее аналог был точно таким же… или не аналог? Возможно ли, что в Патине я видел то же самое, что и в реале, а не обычную энергетическую проекцию? Что она существовала и в Патине и в реале как материальный предмет?
Внутри клубилось бледное облачко, словно густой, сжатый невероятной силой дым. Я поднес фиалу ближе, пристально всматриваясь в то, что вдруг стало глубоким, бездонным. Дым наполняли искры и медленно плывущие тени, среди них сновали быстрые хищные силуэты, струились световые пологи… Они разошлись, обнажив смазанную, но различимую картинку: двое детей, мальчик и девочка, ползущие по темной трубе, что пронизывает толщу странного здания высоко над землей; и кто-то еще, какие-то люди и змея в большой железной коробке, что поднимается вдоль отвесного склона горы; подвешенный на веревке человек, под ним склонились странные существа, рисующие на полу светящийся узор; укромная горная долина, грузная фигура в броне и прозрачном пузыре вместо головы подходит к огромной металлической конструкции; плывущий по бурным водам огромный корабль и кальмар, карабкающийся к отверстию в его борту; посреди бесконечной степи — крытая повозка, запряженная длинноногой птицей; черная книга, поедающая маленького зеленого драконника, — и за всем этим, за пеленой изумрудных капель, из-за синей хрустальной толщи смотрело на меня огромное лицо того, кто…
Отпрянув, я помедлил, освобождаясь от наваждения, и устремился вперед и вверх.
Я двигался, сколько хватило сил. Жгут, постепенно утончаясь, сначала извивался позади меня, а затем вытянулся в струну. Действительно, великолепный экземпляр. Только сейчас, когда освоенная часть Патины осталась позади, начало ощущаться его сопротивление.
Мерцающий искрами над-уровень остался прежним, все остальное изменилось. Я словно попал в огромные Лезия Олни, но только здесь не было той ядовитой, безумной атмосферы, что наполняет любые Лезия. Из мелкого, но обширного озера эссенции выступали какие-то конусы и полуразвалившиеся конструкции, кривые стволы, изогнутые балки и странные, ни на что не похожие силуэты. Когда-то здесь кипела аналоговая жизнь, но места эти никто не посещал давным-давно, лишь изредка я проносился над одинокой кацапетой или йети. Сопротивление жгута продолжало усиливаться. Впереди распростерлась бескрайняя оранжево-желтая пустыня. Довольно долго я летел над ней, видя под собой лишь волнистую поверхность, а потом возникли приземистые полупрозрачные минареты. За ними пустыню сменили зубцы одинаковых гор правильной конической формы. За горами — длинный ряд статуй, полузверей-воинов с
