– Ничего! Значит, ещё не время было, – отвечал Пескад; для отвода глаз он без умолку болтал, в то же время зорко посматривая по сторонам. – Твой выход – не раньше как в четвёртом или пятом действии. А может быть, ты и вовсе появишься только в заключительной сцене. Но не беспокойся. Появление твоё будет чертовски эффектно! Можешь не сомневаться!
В это время со стороны улицы Маринелла послышался смутный гул голосов.
Пескад замолчал и отошёл от особняка Торонталя.
В это время с улицы Маринелла на Страдон вышла похоронная процессия; она направлялась к францисканской церкви, где должно было состояться отпевание.
За гробом следовало очень мало народа, ибо похороны, по скромности своей, не привлекали внимания прохожих: простой гроб, покрытый чёрным сукном, несли на руках.
Шествие медленно продвигалось вперёд, как вдруг Пескад, еле сдержав возглас, вцепился в руку Матифу.
– Что с тобой? – изумился Матифу.
– Ничего! Долго объяснять!
Среди шедших за гробом он узнал госпожу Батори. Она пожелала проводить сына на кладбище.
Церковь не отказала в своих молитвах покойнику, которого толкнуло на самоубийство лишь беспросветное отчаяние, и священник дожидался его во францисканской часовне, чтобы затем сопутствовать ему на кладбище.
Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плавала, у неё уже не было сил на слезы. Её полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по сторонам, то словно проникал под чёрный покров, скрывавший бездыханное тело её сына.
Старик Борик, на которого жалко было смотреть, еле брёл возле неё.
У Пескада навернулись слёзы. Да, если бы этот добрый малый не был обязан стоять на посту, он непременно присоединился бы к немногочисленным друзьям и соседям, провожавшим Петера Батори в последний путь.
В тот момент, когда процессия поравнялась с особняком Торонталя, ворота его вдруг растворились. Во дворе, у крыльца, стояли два экипажа.
Первый из них выехал со двора и повернул в сторону, направляясь вниз по Страдону.
В этом экипаже Пескад увидел Силаса Торонталя, его жену и дочь.
Госпожа Торонталь, подавленная горем, сидела рядом с Савой, которая была белее своей венчальной фаты.
Во втором экипаже ехал Саркани с двумя-тремя родственниками или друзьями.
Свадьба была, такая же скромная, как и похороны юноши. И тут и там – безысходная печаль.
Но в то мгновение, когда первый экипаж показался в воротах, раздался душераздирающий крик.
Госпожа Батори остановилась и, протянув руку к Саве, прокляла девушку!
Крик этот вырвался у Савы. Она увидела мать, облечённую в траур. Она поняла всё, что от неё скрыли. Петер умер, умер из-за неё и ради неё, и это его провожают на кладбище, в то время как свадебная карета везёт её к венцу.
Сава упала без сознания. Госпожа Торонталь, вне себя от ужаса, пыталась привести её в чувство… Всё напрасно! Девушка еле дышала!
Силас Торонталь не в силах был сдержать своего гнева. Зато подбежавший Саркани быстро овладел собой.
В таком состоянии невеста не могла предстать перед нотариусом. Волей-неволей кучерам было приказано повернуть обратно, и ворота особняка снова с шумом захлопнулись.
Саву перенесли в её спальню, уложили в постель, но она была недвижима. Мать стояла на коленях возле неё. Спешно вызвали доктора. Тем временем погребальная процессия медленно подходила к францисканской церкви. После отпевания она направилась на городское кладбище.
Пескад сообразил, что надо как можно скорее сообщить доктору Антекирту о неожиданном инциденте.
– Оставайся тут и наблюдай! – сказал он Матифу.
А сам бегом направился в предместье Плоссе.
Доктор выслушал торопливый рассказ Пескада, не проронив ни слова.
'Превысил ли я свои права? – размышлял он. – Нет! Я нанёс удар ни в чём не повинной девушке? Да, конечно! Но ведь она дочь Силаса Торонталя!'
Потом он спросил:
– Где Матифу?
– Возле дома Торонталя.
– Вечером вы мне оба понадобитесь.
– В котором часу?
– В девять.
– Где прикажете вас дожидаться?
