– Нашли! – возбужденно выкрикнул Лхасса с порога. – Ходют, малая и белобрысая, а с нею – здоровучий амазон и Гунька.
Род свой Каплун Лхасса вел от крестьян самого задрипанного района Западной области, и потому в его говорке присутствовали отчетливые навозно-сельские интонации, а в коренастой, кривоногой, «несветской», как сказала бы Гладия, фигуре – неуловимая сермяжность. Один из трех подчиненных, которых Матхун по разным причинам решил оставить в человеческом обличье.
– А Вессантра, Савимур? – спросила Хахмурка.
– Не. – Лхасса почесал затылок. – Нема их. Токмо те двое и ящур.
– Это какой ящур? – удивился Зигрия.
– Гунька, г'рю…
– Гунь Ситцен? – Матхун нахмурился, вспоминая. – Но он же был пауком.
– Шо не знаю, то не знаю, командир. Щас он как есть ящур.
– Как же ты его узнал?
На лице Каплуна отразилось недоумение.
– А и вправду, командир… Он же пауком был… Не пойму… Морда вроде другая, но все ж таки – он, Гуня…
Гладия Хахмурка решительно поднялась из-за стола и приказала:
– Как тебя… Колун, веди меня, – и добавила, обращаясь к Зигрии: – Я все организую. По дороге захватим других хамелеонов и доставим тех троих сюда.
Недотычки чем-то напомнили Белавану городок, в котором находился его родной интернат. Деревянные и каменные дома с наклонными крышами и жестяными водосточными трубами, канавы вдоль стен, окна с массивными ставнями, крепкие двери, заборы и ограды. И люди… Те же люди, у которых даже одежда не намного отличалась от привычной ему.
Попадались полицейские, здесь именуемые прокторами. Так их назвал Гунь Ситцен, судя по всему питавший к представителям закона классовую ненависть. Вооружены они были короткими шипастыми дубинками.
Кое-что смущало Бела. Когда он понял, что именно, то уже не удивился.
Прокторы были женщинами.
И все, что слонялись без цели по улицам, сидели на лавках, спорили и ругались от скуки с такими же скучающими личностями, были женщинами.
А вот немногие мужчины деловито передвигались с ведрами и сумками, торговались на рынке, мимо которого прошли путники, и гуляли с детьми.
Детей, кстати, хватало. Девочки с криками гонялись друг за дружкой, дрались игрушечным оружием, играли деревянными солдатиками и тягали за волосы мальчиков. Мальчики же в основном лепили из песка куличики (что, по общему мнению, являлось неплохой практикой, воспитывающей в будущем послушном муже прилежание на кухне) и баюкали кукол (что, как считается, способствует приобретению навыков правильного обхождения с младенцами). И лишь некоторые отдельные сорванцы гоняли почти наравне с девчонками, снисходительно принимавшими их в свои компании.
Белаван долго рассматривал эту суету, в конце концов не выдержал и воскликнул:
– Не могу понять, кто у вас детей-то рожает? Спутники уставились на него.
– Женщины, натурально, – сказал Ситцен. – А у вас что, наоборот?
– Нет, и у нас так. Но у нас они же потом, как правило, и воспитывают детей! И они же, как правило, занимаются домашним хозяйством!
– Ну да? – изумился Гунь. – А мужики-то, мужики чего делают?
– Ну, деньги зарабатывают… обычно. Содержат семьи, заботятся о них… чаще всего. Защищают домашний очаг… бывает.
– Это как же зарабатывают? Все, что ли, на панель скопом валят?
– Нет, нет, занимаются обычными мужскими делами. – Бел покосился на Дебору, слушавшую его с широко раскрытыми глазами.
– Теперь я понимаю, – пробормотала Деби, пока хамелеон от изумления щелкал зубами. – Понимаю, почему ты с самого начала так вел себя.
– Существует, конечно, такое понятие, как матриархат, – не слушая, возбужденно продолжал Бел. – Но у вас он достиг каких-то гипертрофированных размеров!
– Раньше было лучше, – вставил Ситцен. – То есть все равно так же, да не совсем – мужичье и бабы были как бы равны. Но Шангуха повела свою политику, и как-то постепенно все сместилось… Она поставила на большие должности одних только женщин, попихи в церквах вдруг стали говорить о том, что, мол, боги хотят, дабы муж стал послушен жене своей… И все в таком же женском роде.
Бел возразил:
– Но тут ведь дело упирается еще и в простую мускульную силу. Мужчины физически в принципе сильнее женщин. У них… у них просто мускулов больше!
– Нет, – возразила Дебора, более-менее пришедшая в себя. – Еще давно мыслитель Павзаний доказал… Ну, по крайней мере,
