Но самое плохое, что можно сделать, когда замерзаешь окончательно — это остановиться. Тогда становиться холодно так, как не было до этого не разу. И начинает бить самая крупная дрожь, которую невозможно унять…
Так что лучшее, что можно сделать, если замерз, а остановиться негде — это ехать. Ехать, пока ситуация не разрешиться сама собой, или пока ты не упадешь от усталости.
Сейчас все было не так уж и страшно, мы замерзли еще не так чтобы очень, зато здорово устали, и я совсем не помнила, чтобы после Красноярска были еще кемпинги. На дорогу медленно наваливалась ночь. Шоссе вышло куда—то на равнину, по сторонам тянулся лес. Ехали мы с каждым часом все медленнее и медленнее, и ничто не отвлекало от мыслей. Только холод, да запотевшее стекло новенького финского шлема. Наверное, финского. Теперь такое время, что я ни в чем не уверена. Тем более в том, откуда продавцы привезли этот шлем. Он почти точно такой же, какой был у меня до этого — открытый черный шлем с закрывающимся стеклом. Это хороший шлем — он отлично сидит на голове, стекло защищает лицо до самой шеи, есть даже специальные подушечки, которые защищают уши, но все же он не рассчитан для такой температуры.
О шлемах я могу написать монографию. Нет, даже не о шлемах, а о влиянии шлема на физическое состояние, здоровье и жизнь мотоциклиста. Точно. Хотя у меня их было немного. Мотоциклисты обожают друг другу рассказывать о мотоциклах, которыми владели. Для них это сродни хвастовству донжуанов. На меня же рассказы о штампованных японских мотоциклах с труднопроизносимыми названиями наводили скуку. Чего о них говорить? На них ездить надо! Поэтому я могу вспоминать только о шлемах.
Ну да, самым первым был полиэтиленовый черпак. Ездила я тогда осторожно, и поэтому почти ничего не могу сказать о его защитных свойствах — я в нем не падала. Подозреваю, что никаких свойств и не было. Ровно как не было комфорта, и от простуды он не спасал: он просто легоньким ведерком болтался на голове, загораживая обзор и не давая как следует посмотреть вокруг. Кто и когда разработал это чудо советской экипировки, история умалчивает, но я догадываюсь, что главное, о чем думал человек — это о дешевизне.
Потом я себе купила китайский гермошлем. О, это была настоящая мечта! Красный, блестящий, с замечательным синтетическим «фартучком», защищающим шею от дождя и ветра. Ну, конечно же, он был мне велик, и мне пришлось подклеивать вставки из мягкой резины, чтобы он хоть как—то держался на голове! Ну, конечно же, он весил чуть ли не два с половиной килограмма, и однажды, когда где—то в Иркутске на объездной я попала в яму, и мотоцикл тряхнуло, я отчетливо услышала, как хрустнули шейные позвонки. Защищал ли он голову? О, да! А еще при падении он перевешивал все тело, и я падала, тормозя об асфальт именно шлемом! Я помню, когда на нем появились первые царапины! Это была трагедия! Эти страдания никогда не сравнятся с жалкими страданиями владельцев поцарапанных «Лэнд Крузеров» и «Порше», ведь купить такой второй шлем было невозможно! Что я в нем видела? Да, пожалуй, ничего. Мне очень повезло, что я осталась живой в тот сезон — просто шесть лет назад на дорогах еще не было столько машин, и водители как—то более менее уважительно относились к сумасшедшему мотоциклисту, который перестраивался на дороге, как ему вздумается. А как ему надо было перестраиваться, если в китайском шлеме я, словно зашоренная лошадь, видела только то, что было впереди, а зеркалА на моем мотоцикле все время на ходу отворачивались? Я испытала огромное облегчение, когда Андрей подарил этот шлем кому—то из знакомых мотоциклистов — шея у того была покрепче моей.
А я с облегчением купила себе аккуратный черный открытый шлем какого—то совместного предприятия и благополучно отъездила в нем почти пять лет. Шлем мне попался с характером: ну, во— первых, под него надо было надевать шапочку, иначе можно было обморозить уши! Во—вторых, он пел. Я не шучу.
— Уи—уи—уи—ую! — тоненько начинал выводить он, стоило только приподнять стекло. — Уи—уи— уи—ой!
Сколько раз мне становилось не по себе от этого тоненького подвывания, не перечесть. Едешь вот так вот, в ночи, едешь неизвестно где, неизвестно, что тебя ждет за новым поворотом, и вдруг слышишь бормотание:
— Уй — ё—ё — уй — ё—ё… Уй—бур—бур—бурлым—ё–ё…
И начинаешь прислушиваться, присматриваться — может, на обочине кто—то стоит? Может, слышишь обрывки чих—то разговоров? Думаешь—думаешь, а потом ветер как—то по особенному сыграет пластиковым стеклом, и бормотание прекращается. «Тьфу ты, нечисть! — плюнешь в сердцах, — Что б тебя!» Тут главное не плевать на самом деле. В шлеме с закрытым стеклом это, знаете ли, чревато.
Это стекло на чудо—шлеме было утроено хитро: оно тщательно собирало весь поток холодного воздуха и направляло его точно в нос. Не выше и не ниже.
— Как ты в нем ездишь? — спросил меня Андрей как—то после того, как позаимствовал шлем для поездки поздней осенью, — в нем холоднее, чем в моем открытом!
Сам он все время ездил в одном и том же открытом белом шлеме с красными и синими наклейками. Без наклеек шлем был бы совершеннейшим яйцом! Да он и так был похож на яйцо.
Зато мой шлем тщательно оберегал голову при падении. А уж нападалась я в нем всласть! И на асфальте, и на песке, и на гравийке. Тормозила по—прежнему головой, и шлем вскоре приобрел боевой «раскрас» — шрамы украшали его вдоль и поперек. Даже тонированное стекло было шрамировано. В тот раз я упала на асфальте, на серпантине. Я помню, как отчетливо видела приближающийся к моему лицу асфальт и даже где—то успела понять, что при такой встрече с дорогой от моего лица ничего не останется. Но ничего я не могла в тот момент поделать — земное притяжение было сильнее. И тут произошло необъяснимое — несмотря на то, что падала я, как мне казалось, точно лицом вниз, первым в асфальт почему—то ударилось правое плечо. От удара стекло шлема захлопнулось, и в следующее мгновение приняло на себя удар об асфальт. Так мое лицо осталось целым, а на стекле появились глубокие борозды. Впрочем, это не мешало мне видеть — ведь уже в первый сезон стекло было исцарапано так, что ни один иностранец, наверное, не стал бы в нем ездить. Но русский человек может приспособиться ко всему, ну, я и приспособилась, так что царапины мне почти не мешали. Насколько мутным было стекло, я поняла лишь тогда, когда купила вот этот финский шлем. В первую же поездку я через стекло несколько раз пыталась почесать нос — забывала, что стекло опущено. Вот это да! А ведь шлем—то был не из самых дорогих!
Шлем хорош необычайно, но все же это просто шлем. Похоже, что в такую погоду одетой под него банданы маловато. И еще невозможно как следует отрегулировать стекло: поднимаешь его повыше — и дождь начинает сечь губы и подбородок, затекает за ворот, опустишь пониже — запотевает. А вытереть его как следует на ходу нет никакой возможности! Я удрученно вздыхаю, от чего стекло тут же покрывается туманом, просовываю пальцы под стекло, кое—как вытираю. Уже совсем стемнело. Фара на «Артесии» получше, чем на «Урале», но луч бьет вперед и вдаль и рассеивается где—то далеко впереди. Забыли отрегулировать. В темноте я ориентируюсь по белой линии разметки, но иногда она пропадает, и тогда приходится высматривать край асфальта.
Или вот еще можно написать целую диссертацию о бандане, байкерском платке, который можно купить, а можно просто сделать из подходящей тряпочки. Бандана может сгодиться на все случаи жизни. Её можно повязать на голову и ходить по городу, пижонски намекая всем о том, что ты вот такой непростой человек, а можно повязать в прохладную погоду под шлем, вместо подшлемника. В холод можно повязать её на лицо, словно киношному ковбою, — становится намного теплее. Её можно использовать как повязку или жгут, на худой конец, ею можно протереть зеркала, или фару, вытереть со лба пот или оттереть с ладоней глину. У меня за всю мотоциклетную жизнь было две банданы, и обе были мне подарены. Одна с символом «Металлики», а вторая — с символикой «Харли Дэвидсона». Думаю, если я их не потеряю, они прослужат мне еще много, много лет. Одну я обычно повязываю под шлем, вторую — на лицо. Даже подшлемник не изменил эту привычку. Теперь я вяжу на голову сперва бандану, потом натягиваю подшлемник. И вперед! Если дождь короткий, бандана на лице помогает сохранить тепло, но если затяжной, как сейчас, то её приходится снимать, потому что от мокрого платка лицо мерзнет сильнее, да и шлем запотевает намного быстрее, ведь дыхание уходит наверх, прямо под стекло шлема…
Посверкивают в луче фары капли дождя, радужными кругами расплываются фары встречных машин. Они слепят, застилают огненным светом глаза. Надежда только на мотоцикл — он должен вывезти из любой ямы и любого ухаба. Это ж все—таки эндуро. Я держусь настороже, все время сжимаю рукоятки руля, мало ли что попадется на асфальте. Дорога каждый год меняется, и там, где вчера был ровный асфальт, сегодня
