многих птиц, зверей и бабочек люди в конце концов взяли под защиту, запретили на них охоту и отлов да поименно вписали в охранную Красную книгу…»
Так, серьезно размышляя, Милорд бездомными ночами неторопливо кочевал в окрестностях Кордона. Навестить селение, однако, он не имел желания, потому что находился в большой обиде на человечество из-за одного человека.
И одичал бы гончак в большом лесу, но у него сильно, до глухого воя, разболелась лапа. А поранил пес ногу, когда из последних сил мчался за «газиком», не веря еще до конца, что хозяин бросил его насовсем.
Первое время спасало от невзгод то, что Милорд родился не только думающей собакой, но и восприимчивой к шутке и даже к иронии. Веселый нрав пес получил в наследство от родителя, а чувство иронии — от огромного количества невероятных охотничьих историй и баек, прослушанных в доме бывшего хозяина.
КАМЫШОВАЯ МУХА
Однажды утром, сильно прихрамывая на раненую лапу, Милорд все же отправился в Кордон. Обходя дозором собачьи присутственные места, пес очутился на горе около громоздкого, выкрашенного в синий цвет строения.
— Вот те на! — вдруг послышался насмешливый голос над его висячим ухом. — Лопни сто моих глаз, открытых наукой, если это не породистый гончий пес со смешной фамилией Милордов!
Милорд гордо поднял морду и увидел лишь пустое высокое крыльцо. Ступеньки вели к обитой кожей двери. В центре двери белела табличка
«ВЕТЕРИНАРНАЯ АМБУЛАТОРИЯ. ПРИЕМ ПОСТРАДАВШИХ И ВЫЗОВ ВРАЧА В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ СУТОК».
Гончий пес, недоумевая, еще раз оглядел избу сверху донизу, обнюхал все углы и даже сунул морду под крыльцо. Не обнаружив хозяина насмешливого голоса, Милорд сильно озадачился.
— Чего таращишься, пегий? — дружелюбно осведомился тот же невидимый голос.
Звук голоса напоминал нудный вой ветра в полой камышовой дудке, но проскальзывали в нем и железные нотки.
— Может быть, дружище, ты и видишь меня одним из своих чудных глаз, — хмуро отозвался Милорд, — да вот я тебя обоими не разгляжу!
Гончаку очень не нравилось беседовать с духом или незримой тенью, но и тут он сохранял большую выдержку и такт, не срываясь на лай.
— Тогда познакомимся ближе — я не гордая! — предложил хозяин трубчатого голоса.
Не успел Милорд мигнуть — на кончик его холодного носа встала на стоянку — припарковалась — нудная особа с крыльями.
— Большая камышовая муха! — непринужденно представилась особа. — Можешь называть меня Фаиной, хотя по-настоящему я Фаина Рептильевна.
— Первый раз о такой слышу! — изумился гончак, разглядывая необыкновенную летающую особу. — А ведь всю энциклопедию Брема просмотрел внимательно.
— И не мог слышать, дружок, — наставительно сказала большая камышовая муха. — Я родилась много позднее уважаемого профессора Брема. Вполне естественно, что мое появление на свет еще не отмечено в ученых трудах и книгах. Однако я летаю, значит, существую.
«Обыкновенное комнатное назойливое насекомое, — думал Милорд, расхаживая по двору с мухой на носу. — Только, может быть, несколько крупнее и нахальнее. Били, стало быть, ее мало, наши комнатные мухи много пугливее».
— И кроме всего прочего я — волшебница! — вдруг открылась ни с того ни с сего Фаина Рептильевна, вроде пожаловалась. — Превращаю, бесплатно, один вид зверей и птиц в другой. Могу, к примеру, барсука превратить в ужа, гусеницу-многоножку — в дятла. Но только на час. А потом все опять становятся похожими на себя.
— Неинтересное занятие! — прямо высказался пес. — На белом свете есть дела поинтереснее.
— Глупое домашнее животное! — обиделась камышовая муха. — А еще жил в прихожей у культурного человека! Чудесами я занимаюсь в свободное от работы время. Но это тоже работа. Я наказываю тех, кто обижает слабых и маленьких. Правда, иногда перепадает ленивым и упрямым. А вот сотворить зло не могу, если бы даже и пожелала. Все мои достоинства начинаются с корня. И корень тот — «добро».
«Ну и ну! — подумал ошеломленный гончак. — Какие такие качества живут в мушиной душе?»
— Я добробрюзжащая, — продолжала камышовая муха. — Доброжелательная… Добросердечная… Добронравная…
— Сочувствую, уважаемая, — наконец опомнился пес. — Однако я добрый час разговаривал с тобой на отвлеченные темы, а добром так и не выяснил, что ты делаешь.
Камышовая муха взлетела с собачьего носа и бешено закружилась в воздухе. Она вращала жесткими прозрачными крыльями быстрее, чем крутятся лопасти мощного вертолета, и при этом пронзительно трубила и ликовала на всю окрестность.
— Я — санитар! — протрубила муха, насладившись полетом и произведенным, как она считала, впечатлением. — Я — лучший ветеринарный лекарь колхозного стада! Мы исцеляем колхозных и личных животных: лошадей, коров, гусей, коз, баранов, индюков и даже ослов. Мы лечим и ничейных породистых и обычных собак и кошек!
— Позвольте полюбопытствовать, кто это — «мы»? — смиренно поинтересовался гончий пес, сильно озадаченный таким резким поворотом дела.
— Главный ветеринарный врач колхоза Дмитрий Сергеевич Донников да я! — объявила изумленному Милорду муха, пуще прежнего засуетилась в воздухе — живой пропеллер — и пропала с собачьих глаз.
Милорд похромал к калитке — надо было поискать на улице чего-нибудь съестного. Но в это время Дверь ветеринарной амбулатории шумно распахнулась, и на выскобленном до белизны крыльце появился высокий человек с добрым лицом и живыми добрыми глазами. Пес решил немного подождать во дворе.
Оценить доброту человека Милорд мог с первого взгляда, мог определить даже ее степень и силу. Искусству понимать все оттенки доброты и недоброты гончак научился, ежедневно общаясь с бывшим хозяином, его семьей и разным охотничьим людом.
Добрый человек на крыльце ветеринарного пункта внушал Милорду доверие, а если еще откровеннее — симпатию.
— Фаина! — негромко позвал человек в белом халате и в шапочке, всматриваясь в заросли репейника во дворе и в тучи мух над ними. — Лети сюда, голубушка, дело приспело важное!
— Слыхал, Милордов? — уколола пса с высоты камышовая муха. — Утро еще только началось, а я уже — нарасхват. У доктора без меня ни одно доброе дело не начинается.
Фаина свечой взвилась к верхушкам тополей, облетела двор и опустилась на большой синий крест, нанесенный на белом, как снег, круге. Этот знак скорой ветеринарной помощи придавал серьезность и солидность потертой кожаной сумке доктора Донникова. Камышовая муха с первого дня службы в амбулатории превратила походную сумку ветеринара в место своей стоянки, а если точнее — висянки. Здесь Фаина выслушивала разные лекарские приказы, отсюда она уносилась по ветеринарной надобности в ближние и дальние концы хозяйства.
— Доброе утро, Дмитрий Сергеевич! — поздоровалась муха, пританцовывая на тонких ножках.
— Здравствуй, дорогая Фаина! — ответил Дмитрий Сергеевич, довольный свежим утром, исполнительной помощницей, а также порядком на животноводческих фермах. — Дело вот какое. В аптеке совсем не осталось сухого тысячелистника. А ведь сейчас самая пора готовить телятам из лекарственных
