заставили американцев ввести в каждом из штатов государственные должности контрольных химиков. В задачу их входило определение доброкачественности используемых фермерами минеральных удобрений. Впоследствии в Европе и Америке были начаты обширные работы по определению химического состава почв, их картографированию, обследованию, исследованию… ибо и самые увлеченные последователи Либиха признали, что внесение туков требует определенной осторожности.
И все же в конце 20-х — начале 30-х годов целая группа ученых Западной Европы и США резко выступила против расширения индустрии минеральных удобрений. «Антихимическая концепция», однако, пыталась еще раз заштопать все тот же либиховский тришкин кафтан, требуя восполнения утрат землей питательных веществ, — но не за счет минеральных, а за счет органических удобрений.
Решить эту проблему оказалось делом трудным. Прежде всего пришлось заняться делами крайне неприятными и однажды уже осмеянными великим Свифтом, — исследованиями экскрементов. Смех смехом, а работа была проделана большая и очень нужная. Она показала, что, например, крупный рогатый скот оставляет в испражнениях от 46 до 94 процентов всех потребленных с растениями веществ: азота, калия, кальция, фосфора и других элементов. Это при постоянном содержании в стойлах, на ферме. Процент потерь, как видим, немал. Но он еще больше увеличивается, пока собирают, хранят и вывозят навоз на поле. Если к этому добавить неизбежную специализацию сельского хозяйства, при которой районы производства кормовых культур могут быть достаточно удалены от районов развитого животноводства, то станет очевидным: за счет скота в самом лучшем случае удастся вернуть земле 20–30 процентов взятого из нее. Где же еще можно набрать недостающие проценты?
До того благословенного времени, когда автомобиль стал не роскошью, а средством передвижения, крупным поставщиком органических удобрений был город с его гужевым транспортом и конками. Сейчас на лошадь в городе смотрят уже почти как на чудо. Отходы же заменившего буланку «паккарда» способны разве только отравить городской воздух. Единственно, что оставалось взять с города, — это послать на поля канализационный сток.
В Японии и Китае уже много тысячелетий подряд выливают содержимое общественных и частных туалетов на посевы. Исследования показали, что в этом случае удается вернуть земле очень многое. Однако и здесь есть свои «но».
Прежде всего современный промышленный центр спускает в канализацию далеко не все, что полезно растению. И здесь требуются скрупулезнейшие исследования: что сливает, например, мыловаренный завод и что завод искусственных кож, городская прачечная и прочие объекты. Сток этих и многих других предприятий не всегда возможно отделить от общественного стока, строить же универсальные и громоздкие очистные сооружения — занятие дорогое.
Существенны и возражения против использования фекалий со стороны современных деятелей санитарии. В результате пока что считается, к сожалению, более безопасным засорять городским стоком не поля, а реки. На практике это ведет к тому, что уже сейчас многие крупные американские и западноевропейские города, лежащие в низовьях рек, пьют почти на все 100 процентов то, что извергают их соседи, расположенные выше по течению. И, несмотря на колоссальные очистные сооружения, вода остается отвратительной на вкус и едва ли полезной для здоровья.
Все же канализационный слив для нужд сельского хозяйства частично используется. Организуют для этого так называемые поля орошения или производство активированной грязи. В том и другом случае удается убить болезнетворные бактерии и в какой-то мере стерилизовать отходы. Однако подобные или другие методы пока экономически неэффективны: слишком уж далеко приходится транспортировать фекалии за городскую черту и слишком трудно равномерно распределять их по поверхности полей, не говоря уж об эстетической стороне дела. Так что используются они редко.
Пытаясь «разводить» полезных микробов в почве, биологи очень скоро убедились в том, что численность их в пахотном горизонте быстро восстанавливается до нормального уровня. Несколько более эффективной оказалась стерилизация земли от патогенных и вообще «вредных» микробов. Для этого почву стали пропаривать горячим паром или впрыскивать в нее растворы сероуглерода и толуола. Высушивание земли — операция в принципе не новая: она упоминается еще в древнеиндийских «Ведах» и была известна Вергилию. Конечно, до наступления века пара «баню» почве не устраивали: ее просто оставляли открытой для горячих лучей солнца или сжигали после уборки остатки урожая — стерню. А вот уже применение для стерилизации «не очень сильно действующих ядов» (пионером которой был эльзасец Оберлин в 90-х годах прошлого столетия) — дело куда более серьезное.
Сейчас мы, кажется, далеки от мысли, что поголовное уничтожение тигров и волков — дело похвальное на все 100 процентов. Вспомните знаменитый «воробьиный опыт», проведенный в Китае в общегосударственном масштабе, после которого в стране не осталось этой птички, отнимавшей зерно у крестьянина. Опыт убедительно показал, что природа не терпит пустоты: пришедшие на китайские поля насекомые, которыми в основном и кормились уничтоженные «вредители», сожрали куда больше…
Мы еще мало знаем открытый для наших глаз мир животных, рыб, насекомых. И еще меньше — мир, скрытый поверхностью земли. А ведь он так же, если не более, разнообразен. Главное же — там, как и наверху, все тесно связано единой прочной нитью жизни. Так что детская теория: этот жук — цаца, а эта бабочка — бяка, будущего не имеет.
А между тем благодаря все усиливающемуся использованию минеральных удобрений (в меньшей степени) и ядохимикатов (в большей) почва постепенно превращается в своеобразную кладовую ядов, кладовую, из которой вынуждено черпать все живущее, иногда на свою погибель.
Каждый год я несколько раз опрыскиваю свой сад. А у соседа он чуть ли не весь год стоит какой-то синий: «Чудо-жидкость!» — свидетельствует сосед. Однако каждую весну бабочек летает столько, что иной раз в глазах рябит. Старик сторож уверяет, что «про английскую бабочку» в его бытность и не слыхивали. Впрочем, как-то одна знакомая старушка всерьез рассказывала мне, что раньше и Луна была больше, и светила ярче.
В какой-то мере они правы. Ведь сейчас полив дождевой водой в опыте Ван-Гельмонта был бы признан «некорректным». Пока она долетит до нас с неба, свойства дистиллята потеряются; влага впитывает в себя все, что выброшено в небо промышленностью и автотранспортом.
Но этого мало. Опрыскивая посевы, мы прежде всего опрыскиваем землю. Первыми поедают яд черви. Яд им не по нраву, и они нередко после опрыскивания кончают жизнь самоубийством, выбрасываясь на поверхность, как киты на берег. На поверхности их с удовольствием поедают птицы. Яд накапливается теперь в них… Птицу съедает лиса и издыхает, вернув земле взятый яд.
Как-то мы поехали рыбачить на Маныч. Ночевали в одинокой сторожке на невысоком водоразделе между рекой и длинным озером. Ночью нас кто-то разбудил криком. Выскочив во двор, зажгли фары автомашины. Нашим глазам представилась фантастическая картина: через бугор из озера в реку ползли полчища раков. Дня за два перед этим прилегающие к озеру поля обработали инсектицидами. В следующем году на Маныче почти совершенно исчез сазан. Вновь одни грешили на химикаты, другие толковали о сазаньей эпидемии.
Но пока идут споры, земля накапливает яды. Они попадают туда с неумеренно вносимыми искусственными удобрениями, с гербицидами, используемыми для борьбы с сорняками, с ДДТ, используемым для борьбы с насекомыми, с толуолом, применяющимся для борьбы с «плохими» бактериями…
Насыщение ядами идет непрерывно: увеличивается содержание отравляющих веществ в почве, в воде, в телах животных, в нашем организме. И сможет ли человечество так же быстро приспособиться к отравленной биосфере, как приспосабливается к ней сорняк или насекомое, — это еще вопрос.
Один из наиболее крайних сторонников биологического владычества в сельском хозяйстве —
