Во время прогулки по острову Жак Хелло и сержант Мартьяль убили в ветвях церкопии одного «ленивца», питающегося листьями этого растения. Затем, возвращаясь, у устья Рио-Каричи, в тот момент, когда пара двуутробок ловила рыбу, путешественники сделали два выстрела, очень удачные, но не особенно производительные. Питаясь рыбой, эти двуутробки имеют твердое и невкусное мясо, которое индейцы не едят. Заменить, таким образом, обезьян, которые даже для европейских желудков являются лакомством, они не могут.
Впрочем, двуутробки были охотно приняты Германом Патерном, который с помощью Паршаля занялся обдиранием с них кож для своей коллекции.
Что касается «ленивца», питающегося лишь растениями, то его положили на всю ночь в яму, наполненную раскаленными камнями. Пассажиры рассчитывали полакомиться им на второй день за завтраком, а если бы его мясо слишком пахло дымом, то оно нашло бы все же любителей среди гребцов пирог. Вообще индейцы были неприхотливы, и в этот же вечер, когда один из них принес несколько дюжин земляных червей, длиной около 30 сантиметров, они разрезали их на куски, сварили с какими-то травами и потом самым добросовестным образом лакомились ими.
На следующее утро путешественники спешно отправились в дальнейший путь, чтобы воспользоваться довольно свежим утренним ветром. С того места, где стояли пироги, виднелась высокая горная цепь, которая тянулась за лесом вдоль правого берега до горизонта. Это была цепь Дундо, от которой путешественники находились еще в нескольких днях пути, — одна из самых значительных горных цепей этой области.
Двадцать четыре часа спустя, после утомительного дня с перемежающимся ветром, со страшными ливнями и короткими промежутками ясной погоды, Вальдес и Паршаль остановились на ночевку у Пьедра- Пинтады.
Не следует смешивать эту «раскрашенную гору» с той, которую путешественники видели выше, у Сан-Фернандо. Если она и называется так, то потому, что скалы на левом берегу так же, как и у той горы, носят на себе следы иероглифов и фигур. Благодаря довольно уже значительной убыли воды эти знаки ясно выделялись у основания скал, и Герман Патерн мог хорошо их рассмотреть.
Впрочем, Шаффаньон, как он и свидетельствует об этом в описании своего путешествия, уже сделал это.
Нужно, однако, заметить, что соотечественник Германа Патерна исследовал эту часть Ориноко во второй половине ноября, тогда как наши путешественники находились здесь во второй половине октября. Разница в один месяц выражается в этой местности, где сухое время года резко сменяется дождливым, довольно значительными климатическими колебаниями.
Уровень реки, таким образом, был в это время несколько выше, чем он бывает несколькими неделями позже, и это обстоятельство должно было благоприятствовать плаванию обеих пирог, так как главное, препятствие в этом отношении и создает именно мелководье.
В тот же вечер лодки остановились у устья Кунукунумы, одного из главных притоков с правой стороны. Герман Патерн не стал, однако, говорить за и против этого притока, как он сделал это относительно Вентуари, хотя и мог бы повторить то же самое с не меньшим успехом.
— К чему? — заметил он. — Все равно Варинаса и Фелипе нет с нами, и спор завянет.
Может быть, при иных обстоятельствах Жак Хелло, ввиду данного ему поручения, и последовал бы примеру своего соотечественника, который до него поднимался по Ориноко. Может быть, он сел бы с Паршалем в шлюпку «Мориша». Может быть, по примеру Шаффаньона он обследовал бы Кунукунуму дней в пять-шесть. Может быть, наконец, он возобновил бы отношения с кептэном и его семьей, которого посетил и сфотографировал французский путешественник…
Но — надо признаться в этом — инструкции министра были принесены в жертву иной цели, которая увлекала Жака Хелло до Санта-Жуаны. Он спешил туда и был бы неделикатен, если бы задержал Жанну Кермор, стремившуюся исполнить свою дочернюю обязанность.
Иногда — не для того, чтобы упрекнуть его, а «по долгу службы» — Герман Патерн говорил ему два- три слова о забытой им первоначальной цели путешествия.
— Хорошо… хорошо! — отвечал Жак Хелло. — То, что упущено нами теперь, мы сделаем на обратном пути…
— Когда же?
— Когда будем возвращаться, черт возьми!.. Неужели ты думаешь, что мы не вернемся?..
— Я?.. Я ничего не знаю об этом!.. Кто знает, куда мы идем!.. Кто знает, что там случится!.. Предположим, что мы не найдем полковника Кермора…
— Ну, тогда, Герман, и настанет время подумать о том, чтобы спуститься по реке.
— С дочерью Кермора?
— Конечно!
— А предположим, что наши поиски достигнут цели… что полковник Кермор будет найден… что его дочь, как это вполне вероятно, захочет остаться с ним… Ты решишься тогда вернуться?..
— Вернуться? — ответил Жак Хелло тоном человека, которого этот вопрос смущает.
— Да, вернуться одному… со иной, конечно…
— Ну разумеется, Герман!..
— А я не верю твоему «разумеется», Жак!
— Ты с ума сошел!
— Пусть, но ты… ты влюблен, — это тоже особый вид сумасшествия… и притом неизлечимого.
— Опять?.. Опять ты говоришь о вещах, в которых…
— …в которых я ни чуточки не понимаю? Это уже известно!.. Но послушай, Жак… Между нами говоря… если я ничего не понимаю, то я вижу… и я не знаю, зачем ты пробуешь скрыть свое чувство, которое ничего общего не имеет с твоей научной экспедицией… и которое я к тому же нахожу вполне естественным?
— Ну, так да, мой друг! — ответил Жак Хелло прерывающимся от волнения голосом. — Да!.. Я люблю эту отважную девушку. Разве удивительно, что моя симпатия к ней превратилась… Ну да!.. Я люблю ее!.. Я не покину ее!.. Что будет с этим чувством, которое захватило меня целиком? Я не знаю, как это кончится!
— Хорошо кончится! — ответил Герман Патерн. Он не счел нужным что-либо прибавлять к этим двум, может быть, слишком самоуверенным словам, за которые его друг пожал ему руку крепче, чем когда- либо.
Из всего этого вытекало, что если течение Кунукунумы и не было обследовано, то было так же сомнительно, чтобы это было сделано и при возвращении пирог. Между тем Кунукунума заслуживала этого, так как она протекает по живописной и богатой местности. Что касается ее устья, то оно имело здесь меньше двухсот метров ширины.
Итак, на другой день «Галлинетта» и «Мориша» отправились в дальнейший путь. И то, что не было сделано для Кунукунумы, не было также сделано и для Кассиквиара, мимо устья которого прошли в это утро.
Между тем дело касалось одного из важнейших притоков великой реки. Вода, которую он вливает в Ориноко через свое устье на левом берегу, течет со склонов бассейна Амазонки. Это установил Гумбольдт, а еще раньше исследователь Солано убедился, что между обоими бассейнами существует связь через Рио- Негро и Кассиквиар.
Действительно, около 1725 года португальский капитан Мораэс, продолжив свое плавание по Рио- Негро за Сан-Габриель, у устья Гуаира, а затем по Гуаиру до Сан-Карлоса, спустился отсюда по Кассиквиару в Ориноко, пройдя, таким образом, венесуэльско-бразильскую область.
Без сомнения, Кассиквиар стоил исследования, хотя его ширина в этом месте не превосходит 40 метров. Однако пироги продолжали свое плавание вверх по реке.
В этой части Ориноко правый берег реки очень крутой. Не говоря о цепи Дундо, которая выделяется на горизонте, покрытая непроходимыми лесами, горы Гуарако образуют высокий крутой берег, с которого открывается широкий вид на льяносы левого берега, изборожденные капризным и извилистым течением Кассиквиара.
Пироги шли при слабом ветре, с трудом иногда преодолевая течение. Незадолго до полудня Жан
