Ты не есть молитва, ибо молитва исполнена.
Ты не есть имя, ибо
Гедройц чувствовал себя истощённым физически и душевно. Он точно не мог вникнуть в смысл всего сказанного старцем. Ему было по-прежнему тяжело, но он был обнадёжен. Он не понимал, что с ним происходит, но знал, что делать, — вечером он пойдёт на курган. Сняв напряжение стаканом кагора, Гедройц уснул. Ему снится, что он в Иудее, что смотрит на тело своего учителя. Очень жарко, солнце сжигает кожу, горячие капли пота попадают в глаза и мешают зрению. И что-то не даёт ему свободно дышать. Давящее чувство в груди нарастает. Он медленно поворачивается и идет вдоль древних улиц. Мысли его путаются, шаг его неровен. Он потрясён и растерян. Он без конца спотыкается на неровной дороге, поднимается, идет дальше, вдыхая дорожную пыль. Каждый его шаг отзывается болью во всём теле. Он чувствует, что больше не может дышать этим раскаленным воздухом, что почти теряет сознание. Вдруг солнце меркнет.
Картина меняется. Он возвращается на место казни, в его руках кусок материи и какие-то свитки. Он просит воинов положить на землю крест с мертвым телом и вытащить колья. Тело не очень тяжелое и почти теплое. Он оборачивает распятого в материю, закидывает его себе на плечи и медленно идёт к огромному камню неподалеку, где уже выбит гроб. А там, в этой небольшой пещере, достает вчерашнюю чашу и собирает в нее оставшуюся в теле кровь. В чаше отражается Падший Ангел — стоит у входа в пещеру и наблюдает за ним.
Картина меняется. Он видит город над водой, белой стеной обнесенный. Вкруг стен его обходят торжественным движеньем планеты и созвездья. Восторг сладко разливается по телу: купола дворцов сияют златом, сапфирами уложены дома, парчою устланы дороги. Тепло и свет он видит в стенах этого города. Он движется к ним, и они не удаляются. Он слышит пение младенцев, смешно играющих в грудах жемчуга. Своих праматерей и праотцев он видит — и все в одеждах светлой ткани. И сонм людей — с лицом почти его. И издалека старец Иосиф идет к ним лёгкой походкой. И Андрей вспоминает о своём обещании и просыпается.
Глава тринадцатая
Гедройц подходил к Мамаеву кургану. Он невольно вспоминал и о древних захоронениях языческих жрецов за много веков, о Сталинградской битве, о чудовищном числе жертв, о таинственных ее обстоятельствах. Вспоминал то, что говорил ему старец, и проникался значительностью и ужасом этого места. Этот пирамидальный холм, этот курган был собран из мёртвых тел, бывших когда-то людьми, и по ним поднимался Гедройц.
У подошвы кургана ему вдруг перегородило дорогу стадо коров, неторопливо возвращающихся с пастбища. «Но что это может быть за пастбище неподалеку, как они оказались около кургана?» — недоумевал Гедройц. Сначала он решил подождать, когда стадо пройдет, но потом показалось ему, что стаду не будет конца, и Гедройц стал продираться сквозь мычащих животных, раня лицо и руки.
А когда выбрался из этой зловонной толпы скота, на его пути случилось новое препятствие — множество змей и черепах преградили ему путь. Гедройц невольно вздрогнул и попятился. Непонятно, как вдруг появились пресмыкающиеся в этом месте, да ещё в таком количестве. В Волгу они, что ли, на ночь возвращаются? Однако приходится верить своим глазам. Змеи самые разные, серые и блестящие, с шипом и хрустом они копошились в темной траве. Трудно было установить их породу и степень ядовитой опасности, но само их присутствие заставляло трепетать. Вид же перекрывших дорогу черных черепах даже сильнее ужаснул Гедройца. Было что-то неизбежное и гибельное в медленном, но неостановимом движении тупых панцирей. «И они против меня. Как ход времени, как немецкие танки!» — ощущение сходства передернуло его.
Он не мог идти дальше, и в сознание начало пробиваться сомнение: кто-то предостерегал его от чего-то, заставлял остановиться, сделать передышку; может быть, одуматься, повернуть назад? Однако Гедройц развеивал эти мысли, удивляясь своей внутренней собранности и решимости завершить начатое. Свойственные ему сомнения, в прежней жизни не дававшие совершить уверенного шага, теперь лишь побуждали к действию. Он вспоминал слова Иосифа: невозможно человеку не чувствовать сомнения в своём деле, подобно тому, как открытое лицо не может не ощутить дуновения ветра. Нужно лишь понять, что этот ветер не в силах остановить в пути. И Гедройц, преодолевая леденящий страх, стал осторожно двигаться вперед, стараясь не наступать на рептилий. И вскоре дорога была свободна.
Казалось, что прежде времени наступала ночь. Здесь, внизу кургана, ещё довольно светлый вечер, но там, чуть дальше, за городом, уже движется тьма, и над курганом тоже стало темнеть понемногу. Огромное черное облако неизменно приближалось, наступила полная тишина. Закатное солнце вскоре было укрыто черным пятном, растянутым на всё небо.
И стремительно с неба на землю упала туча саранчи. Мириады тварей покрыли травы. Гедройц едва успел спрятать лицо. Он вспомнил, что ему рассказывали люди, не понаслышке знающие о том, что такое саранча. Воистину это дьявольское создание, непредсказуемое и неуничтожимое. Саранча всегда появляется внезапно и выжирает всё, что попадается на пути: траву, деревья, скот, человека. Ее нельзя извести. Можно вытоптать и спалить тысячи, но что делать, когда этих тварей миллионы, миллиарды?
Древние люди думали, что это божий гнев, наказание за беззакония. Ведь целые народы вымирали после таких нашествий, оставленные без средств к существованию. Гедройц теперь убедился, что точно посылается саранча свыше, с самого неба. Саранча стрекотала вокруг него, врезалась в кожу, а Гедройц, закрыв руками лицо, медленно продолжал свое восхождение.
В какой-то момент присутствие саранчи стало менее болезненным, а потом Гедройц и вовсе перестал слышать характерный хруст и шум. Он открыл глаза и увидел, что стоит перед каким-то небольшим водоёмом, вода в котором светилась неожиданно голубым светом. «Значит, саранча не любит воды… Но почему вода не стекает с пологого склона кургана?» — подумал Андрей.
Он вдруг услышал голос, и это был голос старца Иосифа. Гедройц вздрогнул, обернулся. Вокруг никого не было, и Андрей понял, что голос звучит в его собственной груди. Старец говорил ему: «Хочешь увидеть свой путь? Подойди к воде». Гедройц послушался, подошёл к водоему и увидел свои отражения, окрашенные закатным небом в разные цвета. Негромкий голос Иосифа продолжал: «Это твои ипостаси в тебе и твои поприща, в прошлом и будущем. Вспомни себя в этих отражениях и проникай в них.
В первом отражении ты совсем юн, тебя испугала мысль о себе, о своей смерти. В тебе проросло зерно к знанию, горение духа, жаждущего ответов. Укрепляемый умом и силой предков, ты принял ученичество, радостен послушанием и начальным пониманием. Вот другое отражение: твое лицо приняло черты твоего отца, ты строишь дом и растишь деревья, возвращая корни почве, ты жив только своей землей. Ты продолжатель рода, ваятель и певец, ты покоряешься велениям своей души, а она возжелала игры и любви.
Вот и другое отражение: схваченный первой болезнью, ты вспомнил долги и несешь служение. Твое время — время первой зрелости, ты овладел искусством слияния с врагами и мудростью находить соратников. Вот ещё одно отражение: ты умер и преобразился, теперь тебе вручены скрижали знания.
Ты учитель предания, продолжатель духовного рода, во всех странах и народах. Ты близок к вершине, готов осуществить главное дело, ты носитель совести и хранитель истины. Ты произносишь неведомое прежде слово, и ему удивится мир. Всмотрись в последнее отражение: ты молчишь, ибо тайна, что ты несёшь в себе, непроизносима. Служение твоё здесь исчерпано».
Гедройц подумал: «Я ведь ничего не знаю о своем служении…» И услышал голос Иосифа: «Всего для человека есть четыре служения. Одно — служение пахаря, делателя божьего дела. Другое — служение воина, защитника. Ещё одно — служение пастыря, учителя. Последнее — жреческое, жертвенное служение».
«Я вряд ли подхожу к какому-либо из них», — подумал Андрей и снова услышал голос старца: «Ты уже выполняешь одно из них. Взгляни теперь в отражение неба. Такое небо ты не часто увидишь. Посмотри как следует, там многоцветные планеты: красный Марс войны и бледная Венера любви, разве ты знал их
