— Мы сделали ошибку, — повторяла Лисси Вэг.
— Ладно, — отвечала Джовита Фолей, — но эту ошибку мы будем продолжать.
Говоря так, эта нервная, впечатлительная особа не переставала ходить взад и вперед по маленькой комнате, занимаемой ими на Шеридан-стрит. Она то открывала единственный чемодан, в котором лежали белье и платье, приготовленные для путешествия, желая убедиться, что ничто не забыто, то принималась считать и пересчитывать имевшиеся у них деньги.
— Если не успокоишься и будешь нервничать, — однажды заявила ей Лисси, — то захвораешь, и я останусь за тобой ухаживать, предупреждаю тебя об этом.
— Ты с ума сошла!… Только нервы меня и поддерживают. Они дают мне бодрость и выносливость, и я буду нервничать в течение всего путешествия!…
— Хорошо, Джовита, но тогда, если не ты скоро сляжешь, то я…
— Ты? Ну попробуй только заболеть! — воскликнула милая, но чересчур экспансивная особа, бросаясь на шею Лисси Вэг.
— В таком случае не волнуйся, — возразила Лисси Вэг, отвечая на поцелуй своей подруги, — и все будет хорошо.
Джовита Фолей не без усилий взяла себя в руки, страшно испугавшись мысли, что ее подруга вдруг сляжет в самый день отъезда, но каждую ночь в тревожном сне она громко говорила о «мосте», о «гостинице», о «лабиринте», о «колодце», о «тюрьме», о всех мрачных клетках, заставлявших платить штрафы простые, двойные и тройные. Приближался день, когда молодым путешественницам надлежало отправиться в путь. Горячими угольями, которые Джовита Фолей постоянно чувствовала у себя под ногами в течение всей этой недели, можно было бы нагреть паровоз большой скорости, и он доставил бы их в самые дальние пункты Америки.
Тем временем в утренних листках, так же как и в вечерних, печатались целые столбцы сообщений, более или менее правдивых или фантастических (читатели предпочитают получать фальшивые известия, чем не иметь никаких). К тому же достоверность информации зависит от самих участников партии.
Сведения, публиковавшиеся о Максе Реале, были весьма неосновательны, оттого что он никого не посвящал в свои планы и не расписывался в городах, через которые пролегал его путь. Глубокая неизвестность окутывала также и Германа Титбюри. О Томе Краббе газеты получали довольно подробные вести. Мильнера и его компаньона интервьюировали во всех главных городах их маршрута. Что до Гарри Кембэла, то сведения о нем падали, как апрельский дождь. Журналист сыпал телеграммами, заметками, письмами, радуя свою газету.
Так настало седьмое мая. Еще день — и нотариус Торнброк в присутствии Джорджа Хиггинботама объявит о результате метания игральных костей в пользу Лисси Вэг.
В ночь с седьмого на восьмое у девушки появилась сильнейшая боль в горле и острый приступ лихорадки. Ей пришлось разбудить подругу, спавшую в соседней комнате. Джовита Фолей тотчас вскочила с постели, дала ей питья и тепло укутала, повторяя не очень уверенным голосом:
— Пустяки, дорогая моя… пройдет.
— Надеюсь, — ответила Лисси Вэг. — Заболеть теперь было бы чересчур некстати.
На следующий день, едва рассвело, весь дом уже знал, что пятая участница партии заболела и необходимо вызвать доктора. Его прождали до девяти часов. Вскоре вся улица обсуждала происшествие, за улицей — весь ближайший квартал, а за ним и город. Известие о болезни Лисси распространилось с быстротой, свойственной всем мрачным известиям. А что в том удивительного? Разве мисс Вэг не была героиней дня? Разве не на ней сосредоточивалось теперь все внимание общественности? И вот Лисси Вэг больна, — может быть, серьезно, — накануне отъезда.
Наконец объявили о приходе врача, доктора медицины Пью. Сев у кровати Лисси Вэг, он внимательно посмотрел на нее, велел показать язык, пощупал пульс, выслушал и выстукал. Ничего со стороны сердца, ничего со стороны печени, ничего со стороны желудка. Наконец, после добросовестного осмотра, доктор вывел заключение:
— Ничего страшного, если только не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений.
— А есть ли основание бояться осложнений? — спросила Джовита Фолей, взволнованная словами доктора.
— И да и нет, — ответил доктор Пью. — Нет, если болезнь удастся пресечь в самом начале… Да, если она будет развиваться.
— Но могли бы вы теперь определить болезнь?
— Да, и самым категорическим образом.
— Говорите же, доктор!
— Мой диагноз: обыкновенный бронхит. Есть небольшие хрипы, но плевра[99] не затронута. Но…
— Но?…
— Но бронхит может перейти в воспаление, а воспаление — в отек легких… Это именно то, что я называю серьезными осложнениями.
Прописав капли аконита на спирту, сиропы, теплое питье и отдых, доктор исчез (не сомневаясь, что дома его уже ждут репортеры).
Джовита Фолей едва не потеряла голову. В течение последних часов Лисси Вэг, казалось, еще больше ослабла, легкая дрожь говорила о новом приступе лихорадки, пульс бился чаще. Милая девушка не отходила от подруги, обтирала ее разгоряченный лоб, давала микстуру и роптала на несправедливость судьбы. «Нет, — говорила она себе, — нет! Ни Том Крабб, ни Титбюри, ни Кембэл, ни Макс Реаль не заболели бы бронхитом накануне своего отъезда!… Не случится такого несчастья и с коммодором Урриканом! Нужно же, чтобы все это обрушилось на бедную Лисси, обладающую таким цветущим здоровьем!… А что, если нас отошлют куда-нибудь далеко… если опоздание на пять или шесть дней помешает нам явиться в срок к месту назначения…»
Около трех часов дня приступ лихорадки стал слабеть, но кашель как будто усилился. Открыв глаза, Лисси Вэг увидела Джовиту, склонившуюся над ней.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила та. — Лучше, не правда ли?… И скажи, что тебе дать?
— Выпить чего-нибудь, — ответила Лисси голосом, очень изменившимся от боли в горле.
— Вот, голубчик… прекрасное питье: горячее молоко с содовой водой! А потом, доктор тебе велел… всего только несколько порошков…
— Я чувствую большую слабость, — сказала больная, — и в то же время некоторое облегчение… Это значит, приступ лихорадки проходит.
— Значит, ты начинаешь выздоравливать!- воскликнула Джовита Фолей.
— Начинаю выздоравливать?… Уже?… — прошептала Лисси, пытаясь улыбнуться.
— Да… уже… и, когда доктор вернется, он, наверное, скажет, что ты сможешь встать!
— Обещаю тебе, Джовита, выздороветь как можно скорее, — тихо проговорила девушка и, повернувшись на бок, тотчас уснула.
А в это время под их окнами собралось уже порядочно народу. Уличный шум доносился до девятого этажа и мог разбудить Лисси Вэг. По тротуарам сновали любопытные. Одна за другой подъезжали кареты и после небольшой остановки мчались дальше, к городским кварталам.
— Как-то она сейчас? — спрашивали одни.
— Ей хуже, — отвечали другие.
— Говорят, тяжелая форма лихорадки.
— Нет, тиф…
— Ах, бедная барышня!… Некоторым людям, правда, не везет!
Около пяти часов вечера уличный шум усилился, и Джовита Фолей высунулась из окна. Она увидела, кого б вы думали? Годжа Уррикана с каким-то типом! Широкоплечий и подвижный, казалось, тот был еще более бешеного темперамента, чем страшный коммодор. Джовита прекрасно видела, как он грозил кому-то кулаком с видом человека, который не в силах более сдерживаться. Конечно, не из участия к молоденькой
