всякие головы… В этой картонке платье… бальное платье, декольте… последней парижской моды, мой милый!
— И это можно здесь продать?
— Продам ли я свое платье? Да из-за него, к несчастью моему, подерутся! Первый, кто найдет крупный самородок, отдаст его своей жене, чтобы она затмила своим туалетом всех остальных на танцевальных вечерах форта Кудахи… Но это только фантазия… Самый серьезный товар — здесь, в остальных ящиках: шампанское, брэнди, виски и тому подобное. Сколько я его ни выписываю, все мало… Подходит тебе мое предложение? Четыре доллара в день, на моих харчах, при готовой квартире?
— Нет, сударь, — ответила Жанна Эджертон. — Благодарю вас, но я хочу выполнить мой собственный план.
— Плохой план, милый, плохой план! — убежденно сказал Мариус Рувейер. — Я знаю ремесло золотоискателя. Могу тебе сообщить, что и я занимался этим.
— Вы были золотоискателем?
— Еще бы! Как все здесь. Все начинают с этого. Но из сотни имеет успех один, десяток возвращаются еще беднее, чем они приехали сюда, а остальные платят своей шкурой… Я чуть не оказался в числе последних.
— В самом деле? — сказала Жанна, обрадованная тем, что могла узнать что-нибудь новое.
— Я моряк, мой малыш, — продолжал Мариус, — моряк из Марселя, из Франции. Я уже успел побывать во всех пяти частях света, когда во время стоянки в Ванкувере меня увлек один хвастун, встретившийся мне там. Послушать его — так здесь стоило только нагнуться, чтобы поднять золотой самородок величиной с человеческую голову. Мы и отправились оба. Конечно, за путешествие заплатил я, и, конечно, меня ожидала здесь лишь нищета. На мне остались кости да кожа, а кошелек мой был совершенно пуст, когда этот негодяй, затащивший меня сюда, исчез в поисках нового дурака. Это заставило меня призадуматься, а так как Мариус не глупее всякого другого, то он скоро понял, что все, что зарабатывает золотоискатель, в Клондайке же и остается: в вертепах, кабаках и магазинах, где продают за сто франков то, что стоит сто су. Поэтому я решил сделаться кабатчиком и купцом, и мне остается лишь поздравить себя с этой идеей, — заключил Мариус Рувейер, похлопывая себя с удовлетворенным видом по животу, — так как мой кошелек растолстел не меньше, чем и я сам!
Подъем кончался. Мариус остановил свою телегу.
— Ты решительно не согласен?..
— Решительно нет, — сказала Жанна Эджертон.
— Напрасно, — вздохнул Мариус, тронув лошадь. Но почти тотчас же повозка остановилась снова.
— Пусть не говорят, что я оставил тебя на дороге спать под открытым небом. Мариус достаточно богат, чтобы оказать услугу такому мальчугану, как ты. Куда ты идешь?
— Я уже сказал вам: вперед.
— Вперед!.. Ты можешь долго идти так. До форта Кудахи нет ни одной крупной речки. Хочешь, я подвезу тебя?
— В телеге?
— В телеге.
— Еще бы!.. Я принимаю ваше предложение с благодарностью, — поспешила ответить восхищенная Жанна.
— Отлично! Так садись скорее!.. А уж я свое слово сдержу!
Благодаря этой счастливой случайности дорога Жанны порядочно сократилась. Лошадь бежала быстро.
4 июня, хотя и поздно уже, повозка остановилась у дверей магазина Мариуса Рувейера.
Последний не преминул повторить свое предложение. Проведенные с молодым спутником полтора дня еще больше увеличили его симпатию к нему. Но его настояния были напрасны. Жанна Эджертон хотела выполнить свой план и рано утром 5 июня пустилась в дальнейшую дорогу.
Вскоре ей преградил путь один из притоков Юкона. Она сделала обход к юго-западу и, не зная даже названия этой реки, стала подниматься по ее правому берегу.
Жанна шла целый день. Дорога тянулась то вдоль самого берега реки, то удаляясь от него, вследствие извилин гористой местности, где вода виднелась лишь в глубине ущелий, спускавшихся крутыми склонами к берегу.
Жанна тщательно осматривала эти овраги, спускаясь по всему их протяжению. Может быть, в одном из них ей попадется счастливый утолок, пропущенный прежними золотоискателями. Но день кончился, а ее надежды не осуществились. Все места были или заняты, или покрыты столбами, обозначавшими их принадлежность кому-либо. Не видно было ни одного незанятого участка. Прииск следовал за прииском с редкими промежутками, где лежали или недоступные, или же бесплодные места.
Впрочем, Жанна не удивлялась своим неудачам. Как могло быть иначе в этой стране, разбитой на правильные участки, обследованной тысячами золотоискателей? Кругом нее была уже не пустыня. Всюду шла работа, и казалось невероятным, чтобы малейший самородок мог ускользнуть от бесчисленных глаз.
Нужно было идти дальше, вот и все. И она решила идти, пока это окажется нужным.
К вечеру с правой стороны дороги снова открылся овраг. Жанна вошла в него, как и в предыдущие, и стала спускаться к реке, внимательно осматривая окружающую почву. Более дикий и суровый, чем остальные, этот овраг тянулся к берегу многочисленными извилинами. Пройдя шагов сто, Жанна потеряла дорогу и пошла по узкой тропинке между двумя стенами скал, которые прорезывались на каждом шагу глубокими расщелинами.
Она находилась как раз у одной из таких расщелин и собиралась через нее перебраться, когда на повороте тропинки, шагах в сорока от нее, показался человек, вид которого заставил ее вздрогнуть.
Это был великан, ростом около двух метров. Рыжие космы, падавшие на лоб густыми курчавыми прядями, придавали ему дикий вид, который усиливался всей его внешностью. Это грубое существо, которое должно было обладать колоссальной силой, имело плоский нос, оттопыренные уши, толстые губы, огромные руки, покрытые рыжими волосами. На ногах у него были надеты грубые башмаки, над которыми висели лохмотья обтрепанных брюк.
Заметив друг друга, Жанна Эджертон и незнакомец остановились. Последний как будто сначала задумался, если только вообще такое занятие ему было доступно, затем тяжелым и твердым шагом быка двинулся вперед. По мере того как он приближался, Жанна все яснее видела его лицо и, разглядывая его свирепые черты, все больше и больше беспокоилась. В несколько мгновений человек достиг расщелины, у края которой остановилась Жанна. Тут он снова остановился.
Не могло быть сомнений в его намерении. Воспламененный взгляд, полуоткрытый рот, обнаживший зубы, сжатые для нападения кулаки — все говорило об охватившей его жажде крови. Жанна выхватила револьвер.
Точно смеясь над этим оружием, находившимся в руках ребенка, незнакомец, стоявший на противоположной стороне расщелины, пожал плечами, громко фыркнул, быстро поднял и с силой бросил камень, который, впрочем, не попал в Жанну. Затем он бросился со всех ног в расщелину, чтобы в три прыжка очутиться на другой стороне. Жанна хладнокровно ожидала противника, чтобы выстрелить наверняка.
Но это оказалось ненужным. С первого же шага великан, поскользнувшись о камешек, растянулся и издал громкий рев. Он не поднялся.
Что случилось? Жанна не могла ничего понять. Нападавший не был мертв. Его грудь поднималась, и с его губ срывались стоны. Во всяком случае, так как он не мог уже напасть, лучше всего было подняться на вершину оврага, добраться до дороги и как можно скорее бежать.
Новый, более сильный стон остановил Жанну и заставил ее вновь обратить внимание на распростертого противника. Он был неузнаваем.
Толстые губы его закрылись и потеряли свое жестокое выражение; глаза его, только что налитые кровью, выражали теперь лишь страдание; огромный кулак разжался, и рука протянулась с мольбой. Убийца, только что жаждавший крови, превратился в несчастного бродягу, обреченного на ужаснейшую
