отгораживающей тротуар от узенького палисадника. И снова, в третий раз, Дик прочитал звучное женское имя Сильвия. Оно было выведено по железной ограде железными же накладными буквами.
С трудом выбираясь из автомобиля, Паркер прокряхтел:
— Мы приехали, Дик, можешь выходить. Святилище медицинской науки ждет тебя.
Святилище имело довольно скромный вид. За полоской зеленого газона шириной в метр стоял небольшой белый двухэтажный дом с навесом у входа. Паркер открыл дверь и пропустил Дика вперед. Они очутились в холле — приемной, разгороженной деревянным полированным барьером на две неравные части: меньшая была отведена под вешалку; в большей в нескольких местах стояли низкие столики с креслами вокруг. Стены, до половины отделанные темным деревом, придавали холлу угрюмый вид.
Под стать мрачному виду вестибюля был швейцар, который, как потом узнал Дик, был здесь также гардеробщиком, садовником, полотером и истопником. Высокий, сутулый, с длинными, чуть ли не до колен, руками, он, когда открылась дверь, поднялся со своего места, но не сделал ни одного движения, не произнес ни одного слова, пока Паркер не обратился к нему.
— Хелло, Грейди, — сказал Паркер, вешая на крючок пальто, шляпу и палку с серебряным набалдашником. — Хозяйка у себя?
— Да, доктор, — глухо, будто через стенку, произнес Грейди. Губы его шевелились, горло издавало звуки, но лицо при этом не выражало ничего.
— А Джен где? — спросил Паркер. — Джен следовало бы заняться этим юным джентльменом. — Толстый палец Паркера вытянулся в сторону Дика.
— Джен я сейчас вызову.
Не сгибая ног, Грейди подошел к звонку в стене и нажал кнопку.
Паркер поправил перед зеркалом галстук, привел в порядок редкую прядь волос, прикрывающую голое, будто из сливочного масла вылепленное темя, и, бросив на ходу Дику: «Ты посиди», скрылся в коридоре.
Дик присел на краешек кожаного кресла. Пока что, если не считать мрачного Грейди, ему здесь нравилось. Нравился холл — просторный и чистый; нравились тяжелые медные блестящие пепельницы на столиках; нравились фигурные столбики барьера, отделяющего вешалку; нравился строгий порядок, который чувствовался во всем.
«Сильвия», — повторил Дик про себя название лечебницы. Красивое имя! Очень красивое! В их районе такое редко услышишь. Его на обложках журналов можно прочитать. Журналы часто дают фотографии молодых, увешанных бриллиантами миллионерш со звучными именами: мисс Сильвия такая-то… мисс Гортензия такая-то… мисс Флор такая-то…
А тут лечебницу назвали «Сильвия». Почему?
Дик задумался. Действительно, почему «Сильвия»? Он представил себе так: наверно, была у какого- нибудь миллионера красавица дочка, по имени Сильвия. Наверно, миллионер любил ее, а она ни с того ни с сего умерла. И тогда, убитый горем, он построил лечебницу и назвал именем своей дочери. Чтобы люди помнили о ней. Чтобы больные лечились и были благодарны покойной Сильвии.
Все это Дик не из головы взял. Про такие истории отец чуть ли не каждую неделю в воскресной газете вычитывает. А матери они не нравятся. Мать сердится, слушая их.
«Знаю я этих благодетелей, — говорит она про миллионеров. — Знаю эти добрые души!.. Если богач бросает кильку, так только для того, чтобы поймать на нее кита».
«При чем здесь кит? При чем здесь килька?» — удивляется отец.
Но мать не собьешь. Пропустив вопрос о кильках и китах мимо ушей, она говорит отцу:
«Я терпеть не могу, Джо Гордон, твою манеру вычитывать из газет истории о добрых миллионерах. Только дураки могут верить им, только дураков могут умилять глупые басни!»
Ну, от таких слов отец в восторг не приходит. Он замолкает, мрачнеет и утыкается головой в газету.
А мать, смущенно погремев посудой, начинает искать повода заговорить. Она подносит отцу на вилке кусочек жареного картофеля и примирительно спрашивает:
«Попробуй, Джо, я не пересолила?»
«Пересолила, конечно, пересолила, без этого ты не можешь», — светлея, говорит отец и берет картофелину в рот.
Дика в этих спорах интересуют в первую очередь киты. Неужели вправду их можно ловить на кильку? А крючок? Какой же толщины должен быть крючок? Да и леска! Для лески тут самое малое корабельный канат нужен…
Что же касается вопроса о миллионерах и о том, бывают ли они добрыми, то это Дика не трогает. Но вот миллионерскую дочку жалко. Наверно, она была как картинка, эта Сильвия! Наверно, она лежала в гробу в белом платье, усыпанная белыми розами, и люди любовались ею, и Жалели, и плакали…
То ли от жалости к Сильвии, то ли от жалости к самому себе — к тому, что попал в незнакомое место, что один, — на душе у Дика стало очень тоскливо. Даже к горлу что-то подступило.
А тут еще глаз разболелся и в голове поднялся гул, будто целый рой шмелей залетел в комнату, гудит, хочет вырваться, но окна закрыты.
Зажмурив здоровый глаз, Дик прислонился к прохладной кожаной спинке кресла.
Сова в женском платье
Дик не слышал, как, тихо ступая в туфлях на фетровой подошве, к нему подошла женщина в белом халате, с белой шапочкой на голове. Лицо у нее было доброе, от уголков глаз, словно гусиные лапки, разбегались морщинки. Она остановилась перед Диком, посмотрела на него — жалкого, тощего, с забинтованной головой — и тронула за плечо.
Дик встрепенулся.
— Здесь так тепло, а на тебе куртка, — покачала головой женщина в белом. Грейди, отчего вы не раздели его?
Грейди не ответил, но заворочался на своем табурете, словно медведь в берлоге.
Женщина взяла куртку и положила на полированный край барьера. Потом снова подошла к Дику.
— Меня зовут миссис Джен, — сказала она. — А тебя?
Оробевший, одинокий, несчастный Дик постарался показать себя с лучшей стороны. Встав с кресла, он кивнул своим белым шаром и вежливо произнес:
— Меня зовут Дик. Здравствуйте, миссис Джен.
Сиделка ласково улыбнулась:
— Здравствуй. Что с тобой случилось, Дик? Почему попал сюда?
— Мне глаз повредило осколком, — всхлипнул Дик. — Мне осколок стекла в глаз попал… Очень больно…
— Стеклянный осколок?.. Как же ты так, а? — посочувствовала сиделка.
Миссис Джен, видно, любила поговорить. Она уже собралась присесть рядом с Диком и расспросить его обо всем, но, услышав, как скрипнула табуретка под мрачным Грейди, взглянула в его сторону и заторопилась:
— Впрочем, потом расскажешь, сейчас пойдем… Сказав так, она взяла Дика за руку и повела по длинному, устланному цветным линолеумом коридору. По бокам его шли двери. Дойдя до той, на которой была табличка «ванная», миссис Джен щелкнула выключателем, зажгла свет, зашла первой. Дик последовал за ней.
Про ванные комнаты Дик много слышал. Он, например, знает, что в особняке у Риты Хэйворд, которая снимается в кино и получает за это немыслимо громадные деньги, купальный бассейн устроен из золота и яшмы. Еще он знает, что в богатых квартирах бывают по три — четыре ванные комнаты: сколько спален, столько ванн. Но так устроено в хороших домах. А в их районе этого нет. Дик за вею жизнь ни разу в ванне не мылся. Мать, если купает его, то прямо в комнате, в тазу. А тут все как на картинке в журнале или как в кино: кафельные стены, белая, вделанная в пол ванна, фарфоровые краны, изогнувшийся шланг душа…
