— А если дома, доктор? — спросила мать.
— Что — дома?
— Если не помещать Дика в больницу, а? — В голосе матери звучала просьба. — Ведь в лечебнице за каждый день придется доллары платить, много долларов…
Толстяк запыхтел, будто в гору поднимался.
— Миссис Гордон, — сказал он, — я понимаю вас. Конечно, придется платить. Конечно, уйдет уйма денег. Конечно, это вам не по средствам, но что делать? Спрашиваю вас, что можно сделать? Не лечить? Нельзя. Мальчик может потерять зрение. Лечить, оставив дома? Бессмысленно. Это ничего не даст. Заранее могу сказать: без лечебницы нам Дика не поднять. За его зрение придется бороться. А для борьбы нужны деньги. Об этом еще Наполеон говорил. Император французов, насколько я помню, не был врачом, но в деньгах толк понимал.
Паркер снова запыхтел. Сейчас в его пыхтении слышался смешок.
Но матери было не до шуток. Она сурово посмотрела на толстого доктора и коротко спросила:
— Много денег надо, мистер Паркер?
— На первых порах немного — долларов сто — сто двадцать.
Сто двадцать долларов! Шея-камышинка вместе со снежным комом дернулась сама собой. Что он, смеется, доктор, что ли? Сколько Дик живет, он не помнит, чтобы в их доме были такие деньги.
Однако мать, неожиданно для Дика, отнеслась к названной цифре спокойно.
— Хорошо, доктор. Раз нужно — так нужно, — покорно сказала она. — У нас есть страховой полис. Мы сдадим его. Деньги будут.
— Вот и отлично! — оживился Паркер. — Видите, как все мило улаживается… Я сейчас же позвоню в лечебницу. За Диком приедет машина.
То, что за ним приедет машина, Дика обрадовало, но полис портил удовольствие. Неужели мать решила сдать эту красивую бумагу, которую Дик рассматривал всегда с уважением и страхом? Бумага просвечивает сложным узором водяных знаков, и Дику они кажутся похожими на водоросли. Дику кажется, что если внимательно присмотреться, то сквозь них можно увидеть лицо покойного Тома, его старшего брата. Пароход «Мичиган», на котором Том плавал кочегаром, подорвался на случайной мине. Ее несло океанским течением, она оказалась на пути судна, и Том утонул. Он не сумел выбраться из затопленного машинного отделения.
Дик не помнит брата, но мать до сих пор плачет, когда заходит разговор о нем. Соседи рассказывают, что, когда пришло извещение о гибели Тома, она за один день стала седой.
А потом пришло еще одно извещение. Дик его сам недавно перечитывал. В нем говорилось, что кочегар Томас Гордон имел страховой полис, который в связи с его гибелью переходит к родителям. Этот полис можно выкупить сразу и получить за него небольшую сумму, если же его не выкупать, то стоимость страховки с годами возрастет и к старости мистер и миссис Гордон смогут получить за полис две тысячи долларов.
Две тысячи!.. Отец часто говорил: «Сейчас старость меня уже не так пугает. Как-никак, полис — великая вещь!..»
И мать, что бывает редко, соглашается с ним. Она тоже бережет красивую бумагу. Она дышать над нею боится.
А тут вдруг такой разговор: «Мы сдадим полис»… Легко сказать — сдадим…
— Ма-а! — пробубнил Дик сквозь вату и бинты.
— Что, сынок? — встрепенулась мать.
— Не надо сдавать полис.
— Что?.. — Мать не поняла, о чем он толкует.
— Я говорю, не надо сдавать полис, — сердито повторил Дик. — У меня глаз уже не очень болит. Полис для старости нужен.
Лицо у матери исказилось. По лицу побежали слезы.
Паркер нахмурился, подошел к стеклянному шкафчику, капнул капель в высокий стакан с толстым дном и протянул матери:
— Ну-ну, миссис Гордон, все обойдется! Выпейте-ка…
Мать покорно поднесла стакан ко рту. Дик слышал, как ее зубы стучали о стекло. Он уже и сам не рад был, что затеял разговор. Он не думал, что его слова так подействуют на мать, а чем утешить, не знал.
— Не надо, ма… — протянул он. Прерывисто вздохнув, мать вытерла слезы.
— Вот что, Дик, дорогой, — сказала она: — ты останешься здесь, а я побегу. Отец, наверно, уже дома. Надо действовать. Может быть, машина придет за тобой раньше, чем я обернусь, так смотри не бойся, будь умником. В лечебнице тебе будет хорошо…
— Хо-хо-хо! — загрохотал доктор. — «Хорошо»! Слабо сказано. Не хорошо, а отлично. Ему там будет, как часам в ломбарде.
Дик повернул в сторону Паркера свой марлевый шар. Бинты и вата выражать удивление не могут, но толстяк понял движение мальчика.
— Ты не знаешь, чем часам хорошо в ломбарде? Ходить им не надо, а беречь берегут. Чего лучше!
Глава девятая
Лечебница «Сильвия»
Кит и килька
Из лечебницы за Диком прикатил новый, сверкающий, похожий на игрушку «форд» с широким закругленным стеклом впереди, с таким же стеклом позади, с белой, под кость, баранкой руля, с блестящими никелированными рычагами, со светящимися стрелками приборов, с негромким, но очень звучным, хоть и не золотым клаксоном, с… Эх, что говорить, великолепная машина! Дик забыл обо всем на свете, включая неприятности с глазом, пока ехал в ней.
Паркер усадил мальчика рядом с собой, совершенно не подумав о разнице в весе. А она сказалась. Немного повозившись, Дик скоро покорился судьбе и, соскользнув по склону сиденья вниз, привалился к жаркому, необъятному боку толстяка.
Так и ехали.
С правой стороны туша доктора закрывала горизонт целиком. Но, на счастье, щелка в повязке была у Дика слева. Через нее он мог беспрепятственно смотреть на мелькавшие за стеклом улицы.
Сначала шли кварталы закопченных домов-коробок. Потом постепенно они стали исчезать. Здания становились все лучше, улицы чище, витрины магазинов шире, вывески богаче. Это уже началась верхняя часть города, но не центр и не торговые магистрали, а жилой район, где тихо, безлюдно, хорошо.
Здесь всё было совсем не так, как на Нижней. Похоже, что даже солнце светит иначе, не скупится, не жалеет лучей. Живи Гордоны здесь, мать Дика, должно быть, не ругала бы Нью-Йорк. Тут красивые улицы, красивые светлые дома, просторные, вбирающие свет и воздух окна, дворы с клумбами и фонтанами. И тень деревьев. И чистый асфальт. И неторопливая походка прохожих. И нарядные колясочки с малышами.
В этом районе Дик не бывал. Здесь нет оживления, и газетчики сюда не заглядывают.
Потом снова пошли знакомые места — Пятая авеню с домами-дворцами, Центральный парк, Главный собор. Где-то, не доезжая до набережных, машина свернула с широкой шумной улицы на тихую боковую. На стене высокого здания промелькнула стрелка с надписью: «В лечебницу „Сильвия“». Это же название было золотом выведено на дверцах автомобиля, который его вез. Дик понял, что приятному путешествию приближается конец.
Действительно, проехав еще несколько кварталов, шофер затормозил перед решеткой,
