– Какая сволочь!
Слышу из– за палатки:
– Я… Бить не будешь?
Тут началась такая пьянка! Продолжалась до следующего утра… Помню, днем какие-то артисты выступали… Перед ними на траве лежат – все окосевшие, смотрят… Мои орлы добыли бочку вина. Достали из подвала. Бочка, лежа на боку, мне под подбородок. Вино хорошее, крепкое… Подъезжает к нам на «виллисе» американец. На машине – громадное красное знамя, и откуда только взял? Мои архаровцы упоили его вдрызг. Он с нами даже вприсядку плясал.
Потом нас перевели в Кохштедт. Поселились в казарме зенитчиков. Жили шикарно: комната на отделение, никаких двухэтажных нар. При входе в туалеты: «Fur mannschaften», «Fur unteroffizieren»… – для команды, для унтер-офицеров. Нигде подчиненный не увидит офицера без штанов.
Пошла обычная армейская жизнь. Командир бригады стал нас дрессировать:
– Скажи, что твои солдаты ели на обед?
– Не знаю, товарищ полковник.
– Вызываю уже четвертого командира дивизиона – никто не знает. С завтрашнего дня назначаю дежурство по столовой,
Каждый четвертый день приходилось сидеть в столовой. У меня там завелась даже своя пивная кружка.
В это время нам как-то задержали выдачу немецких денег. Я посетовал:
– Зря мы тогда, Федор Иванович, выбросили деньги.
Мой ординарец, Федор Иванович, отвечает:
– Как так выбросили?
Достает чемодан, набитый пачками по сто марок.
Этот чемодан с деньгами мы нашли во время боев в Берлине. Я тогда велел Федору Ивановичу деньги выкинуть, а шикарный чемодан лакированной кожи – оставить.
На эти деньги мы потом прекрасно жили. Курева – на весь дивизион, питие, икра… Быстро все проели и пропили.
С концом войны комбриг отобрал у меня двухдифферный «шевроле». Я ему об этом все нудил, хотя у меня без того было 92 машины.
Раз приезжает комбриг. Мы стоим навытяжку, рапорт и т. п. Вдруг комбриг поворачивается и уходит в лес. Мы, командиры четырех его дивизионов, не знаем, что делать. Командир третьего дивизиона, мой друг, Гриша Калинин, говорит:
– Раз не было команды разойтись, идем за ним.
Метров через двести в лесу комбриг стоит перед двухдифферным «шевроле» на козелках. Машина набита по уши всяким барахлом, на боку – номер нашей бригады. Комбриг:
– Косов!
– Слушаю, – отвечаю я.
Комбриг:
– Не с тобой разговариваю!
А у нас в бригаде было два Косовых. Тот был ужасный барахольщик.
Другой Косов отзывается, что-то плетет… Комбриг:
– Косов!
Я молчу. Комбриг ко мне:
– Я с тобой разговариваю! Заберешь машину со всем добром.
Повернулся и ушел. Гриша шепчет мне:
– Беги за шоферней. Я постерегу.
Я позвал своих, столкнули машину с козелков, пригнали к себе в дивизион. Чего только там не было. Коньяк, сигары… Ну, этого добра и у нас хватало. И еще сукно – штуками. Этого я уже совсем не понимаю.
А у нас как раз старички демобилизовались. Я говорю дивизионному старшине:
– Режь каждому демобилизованному по три метра.
Вечером сидим с Гришей, пьем коньяк, курим сигары. Входит тот Косов, начинает канючить насчет коньяка и сигар.
Я приказываю:
– Налить майору рюмку коньяку и дать сигару.
С тем он и ушел. Гриша потом мне сказал:
Если бы ты дал ящик – убил!
Мы с Гришей крепко выручили его в Берлине. У него перепился в лежку весь дивизион. Так всегда: жестокий командир – его и не любят. У меня никогда такого не бывало. Комбриг держится за голову: надо
