друзей. А мафия достанет нас из-под земли. Ты, может быть, и деньги своим дружкам перепоручил на сохранение?! Боже мой, обокрасть бандитов, чтобы перепоручить такие сокровища неизвестно кому! – она сокрушалась от своих прозорливых догадок. – Да ты и вправду очумел?!
Её нервный тон страха плавно перешёл в плохо скрытый визг озабоченной алчности. Впрочем, вполне естественная реакция. И здесь она была права, слишком права, но тем сильнее звучал голос его собственной правды, нелепой правды, которая, обнаружившись, ничего не вызвала бы у неё, кроме бешенства и остервенелых насмешек: разве в состоянии она понять своим воспалённым жадностью умом, что он не просто вор и что затеял всё не ради барышей, - это был ответ его самолюбивой и азартной натуры на вызов злосчастной судьбы, защита своего достоинства и положения.
- Вот что, Карина… Для твоего спокойствия ты отправишься за границу, там на твоё имя мои люди переведут круглую сумму. И давай закончим на этом, - категорично заявил Сергей.
Такой ответ превзошёл её ожидания.
- Вот это будет разумнее, - она пыталась соблюсти хладнокровие, но голос подрагивал от бодрящего волнения.
Казалось, она и не заботилась скрыть свою корысть. Наверное, сейчас Сергей в её глазах являл собой образчик вопиющего мужского эгоизма, и она по праву требовала от него компенсации. В ней проснулось чувство мести к нему за то, что он некогда цинично использовал её против же матери, чтобы вытеснить ту из банка и почти лишить средств к существованию. Она просмотрела коварные наклонности этого негодяя так же, как и её мать. Объективно это только говорило в пользу его способностей искусно обольщать и того, что они сами спешили в его сети. Но сейчас в глазах этих двух женщин, которых обман снова мог объединить, он не имел никаких оправданий, или, по крайней мере, гласно они не признали бы за ним право на это. Женщина если и способна признать неразборчивость своей страсти, - если, конечно страсть вообще может быть разборчива, - то только как мстительный укор в адрес того, кто ей изменил или разочаровал её. И женщина же может многое прощать, пока мужчина не разочаровывает её.
Но неужели в возмущённом сердце Карины не осталось места для интимных чувств сразу после его скандальной афёры? Так не бывает. Любовь не может исчезнуть за день. Она или умирает медленно и мучительно или незаметно тает и киснет под лучами нечто более приятного и устойчивого, нежели она сама. Может быть, роскошь так же вредна для любви как и нищета. Любовь, требующая энергичных движений и действий, привыкшая идти смелым широким шагом, должна шаркать по полированной и скользкой поверхности богатства, дабы не упасть и не сломать шею, и тогда она ищет ту прочную почву, где бы могла свободно резвиться. Роскошь живёт по правилу «чем больше ешь, тем больше хочется», она рафинирует эгоизм, развивает капризность и придирчивость, и не отягощённое бытовыми неурядицами любовное чувство изнывает от переизбытка энергии и в итоге трансформируется в другие виды энергии – тщеславия, честолюбия, азарта интриг.
Вполне кажется заурядным, что, пока Сергей проводил время на работе с утра до вечера, Карина, неудовлетворённая дармовой роскошью и его редким присутствием, ударилась в модельный бизнес, который в нашем отечестве чаще не выходит за рамки узкого салончика, предоставляя возможность любой состоятельной посредственности потешить своё высокомерие причастностью к искусству. Но Карина вряд ли была столь талантлива, чтобы снискать известность. Сергей вдруг понял причину раскола в их семейной жизни, их интимное влечение значительно иссякло, и эта пустота в браке ничем не могла быть заменена: Карина кроме денег желала если не славы, то успеха, возможности стать заметной и вращаться в богемных кругах, но её способности явно не соотносились с её амбициями. Сергей же был просто шпак, добывающий богатство, не имел связей в артистических кругах, да и не пытался их завести, считая. Что талант сам пробьёт дорогу, и, чтобы не испытывать колкостей и упрекающих намёков жены на его безучастность в её карьере, просто откупался деньгами на её салонные мероприятия, от которых кормились откровенные бездарности. Их брак стал напоминать союз богача и содержанки, к которому примешивалась вменённая обязанность искупать вину за то, что своё богатство он заработал, переступив через судьбу тёщи. Отсюда напрашивался вывод – ей лучше бы избавиться от него, прихватив от его состояния кусок пожирнее.
Эта мысль хоть и была ему горька, но не казалась трагической: быть может, потому, что её заглушали куда более угрожающие внешние обстоятельства.
Со своей стороны он, разумеется, и не подумал бы доверять ей все свои деньги – забавно, что она могла поверить в это, - так, какую-то часть, чтобы она подальше катилась от него, потому что семейная жизнь отныне была для него в тягость.
Глава 11
Судьба, однако, вела его только вниз, куда-то в тёмный подвал, в сопровождении душегубов, на этот раз – в милицейской форме. Они заявились в банк с изъятием документов, потом к нему на дом с обыском. Ничего компрометирующего не нашли, повезли в наручниках в СИЗО. В камере для допроса его ждали двое следователей со зловещими ухмылками, в изношенных старомодных костюмах, один со щеками хомяка и выпертым брюхом, на котором не сходился пиджак, другой худой, изрытый морщинами. Вели разговор грубо, витиевато и без протокола.
- Пропала твоя молодая жизнь, - говорил худой хриплым голосом. – Хорошие костюмы носишь… Небось от Кардена? – пощупывал он лацканы пиджака Сергея.
- Хочешь, тебе подарю, - невольно огрызнулся Сергей.
Дохлый следователь ударил его по щеке и выставил указательный палец.
- С нами повежливей, змеёныш, - из его рта разило, как от унитаза. – Тебе будет кому отдать костюмишко в общей камере… Там ждут не дождутся таких, как ты, свежих фруктов… Быстро закукарекаешь… А то ты разъелся, смотрю, на краденых миллионах.
- Нет, Петрович, - отозвался напарник, - погодим его в общую. Ему там могут привет передать – пером в бок, от тех, кого он надул.
- Ты прав. Пока отведём ему отдельный «нумер». Будешь нам оттуда постукивать, как дятел. А не будешь, мы подселим пару сестричек, - чтоб научили тебя на карачки вставать и правильно кукарекать, для начала.
Нельзя сказать, чтобы Сергей не струсил, но оторопь всё же постепенно таяла, когда он, вкусив их метафорично-гротескный жаргон, ощутил перебор в их нахрапе, в чрезмерном старании взять на понт. Похоже, не о торжестве законности печётся этот народ, а значит, не всё так безнадёжно. Впрочем, нужно осторожней с ними, а то не заметишь, как попадёшь в их сети: эти старорежимные инквизиторы и в диких нравах капитализма не потеряли своего коварного мастерства. Его об этом предупреждали.
- А если отбросить весь этот пустобрех, то что конкретно вы от меня хотите? – спокойно спросил задержанный.
- А ты угадай с трёх раз! – они зло усмехнулись.
- Я не играю в загадки.
- Мы знаем, во что ты играешь. Но с нами не поиграешь. Выбор-то у тебя не велик. – Худой стал загибать корявые пальцы. – первое – мы можем упечь тебя за решётку, второе – можем упечь за решётку на долгий срок, и третье – отпустить… Что выбираешь?
- Отпустить! – весело воскликнул Сергей.
Они рассмеялись.
- А парень-то не дурак! А-а?! Это будет стоить тебе пару пустяков – заложи своих боссов, расскажи, как ваша система надувает государство, вывозит капитал за кордон. И будешь свободен.
- Ага! Ногами вперёд! – язвил Сергей.
- Правильно, - быстро среагировал допросчик. - Но это не наша забота, что с тобой станется за пределами этих стен. Думаю, тебе хватит тех бабок, которые ты у них свистнул по компьютеру, чтобы надолго схорониться от них. Ты же вёрткий малый, - говорил следователь тихо, наклоняясь к его уху. –
