Иона подозревал, что причина больше таилась в Софочкиной хромоте.
Раз сходили в «Ударник», на Тарзана. Очередь за билетами – до самой набережной. Потратили часа полтора, кроме сеанса, – посторонние лезли без совести.
Рояль пребывал без изменений. Простыню Софочка сняла и велела больше не прикрывать инструмент. А играть – не играла. Все обещала привести настройщика, но не вела.
Как-то спросила:
– Иона, у тебя еще женщина есть?
– Нет. Ты у меня есть. Никого мне больше не надо.
– Очень хорошо. Если ты не обманываешь меня в утешение.
Иона от таких слов покраснел:
– Ты что говоришь? Давай я на тебе женюсь. Ты не говорила, и я не дергал тебя. Тем более нас для того и знакомили. Если бы не твоя мамаша, мы бы давно жили семьей. Я, наоборот, думал – ты сама меня как мужа не хочешь.
– А что мама? Ты же через Пичхадзе передал, что я тебе не нравлюсь. Он мягко маме намекнул, она мне рассказала. Надо, мол, Софочка, нам на землю опускаться, тебя возьмет только очень старый вдовец. Я назло ей подошла к тебе ближе. Мне, может, надо было кое-что доказать самой себе.
Иона аж задохнулся от возмущения:
– Ты что несешь? Ты сама хоть слова понимаешь? Ты мне сразу понравилась, я еще понятия не имел, хромая ты или не хромая. Ты хоть знаешь, почему на самом деле от меня твоя мамаша отмахнулась? Я тебе, чтобы не удивлять тебя насчет темноты твоих родителей, не рассказывал причину. Твоя мама не хотела меня, потому что я необрезанный. Ты-то хоть разницу знаешь? Ты передо мной держишь фасон неизвестно какой и зачем. Лично у тебя для этого какой повод? Ты из моей же кровати мне в лицо тычешь свою правоту. Выходит, ты на мне свое одолжение оттачиваешь.
– А ты думал, ты мне одолжение делаешь?
Софа прекратила разговор и быстро собралась. От провожания отказалась.
С того дня пропала. Полгода ее не было.
Иона подходил к Пичхадзе с непринужденной беседой, мол, как там Софочка со своими папой и мамой, не вышла ли замуж. Пичхадзе хмыкает, а толком не говорит, что случилось:
– Своим чередом идет, своим чередом.
Иона караулил у Софочкиного дома. То его чуть сам Кременецкий не увидел, то мамаша Хана Гедальевна прошла мимо в двух шагах – не заметила. А Софочки нет и нет.
Само собой, у Дворца пионеров дежурил. Ничего.
Иона бросил следить и решил, что раз у них с Софочкой не заладилось, так и ладно. Если бы с ней стряслось какое несчастье, Пичхадзе рассказал бы. А молчит – значит, все слава Богу. Наверное, вышла- таки замуж и с мужем уехала по его месту расположения.
Сидит Иона в гардеробе, приткнется к какой-нибудь шубе и размышляет ни о чем. Все тайны, а тайны какие-то пустые. Разгадывать не хочется, и так понятно: живи и радуйся, что живой.
И вот Софочка пришла к Ионе. В воскресенье с утра. Рассказала, что ее отсылали к дальним родственникам проветриться. Она там родила мальчика и оставила на попечение. А сейчас приступает к прежней работе и очень рада, что Иона ее не забыл. Мальчик, конечно, Ионе сын, но это не имеет значения. Главное, забыть все недоразумения.
Софа попросила, чтобы все было как раньше.
Иона растерялся:
– Как это? Мы теперь поженимся, и мальчика к себе заберем.
Софа не перечила, но и не выразила согласия. Сказала:
– Я просто поставила тебя в известность. Лучше, чтобы было, как есть.
Иона спросил, как в целом ощущают себя родители.
– А что, они мне счастья хотят. А я их так подвела своим поведением. Но ты не волнуйся, они про тебя не подозревают. Я вообще им заявила, что меня преступно изнасиловал незнакомый человек.
– Ух ты! Прямо кино. Подумаешь, соврала родителям. Нехорошо, но это запросто аннулируется. Вместе пойдем, и все расскажем. Страх есть страх. Страх – большое дело в этом вопросе. А ты ведь, как молодая девушка, боялась им признаться, стеснялась. Ясно.
Однако Софочка махнула ручкой – это еще хуже будет. Тогда ее вовсе не простят за распущенность.
Иона сказал Софочке, что между ними все будет как прежде. Насчет мальчика спросил, как зовут. Тут Софочка расплакалась и объяснила, что ребеночка отдала сразу после родов, про себя его никак не называла, потому что ее заверили, если хоть раз назовешь дитя по имени, потом не оторвешь от себя даже с мясом. А, по правде сказать, ей этот ребенок был все равно. Как женщина она, конечно, чувствовала ответственность, но в остальном не желала привязываться.
Иона поинтересовался, неужели отдала мальчика без содрогания? Софочка ответила, что ей мальчик представлялся исключительно помехой в дальнейшей жизни и непредвиденной остановкой в пути. У нее даже злость была: всегда, как только намечается что-то важное, от чего жизнь может переиначиться в положительную сторону, возникает какая-нибудь помеха.
Вот например ей должны были делать важную операцию – устранить врожденный дефект тазобедренного сустава, она уже была в больнице, в самой лучшей, с профессорами, так как раз объявили войну. Ее срочно прямо из палаты забрал отец и отправил с мамой в эвакуацию, а сам пошел на фронт. А потом в пятьдесят первом опять договорились насчет операции. Тут достоверно сообщили, что евреев высылают на Север. А после операции еще долго ходить на костылях, и уход тоже. Опять забрали из больницы, чуть не с операционного стола. На чемоданах просидели больше года. Ну ладно, в первый раз война. А во второй – ложная тревога. И евреи на месте, и тазобедренный сустав проклятый, какой есть, при ней. Потом – Иона. Тут Софочка решила взять в свои руки жизненный путь, чтобы опередить какое-либо стихийное бедствие, если оно намечалось в судьбе. Вроде хорошо. Но вот – ребеночек.
Иона слушал-слушал, головой качал, руками разводил, а спросил одно:
– Не понимаю только, почему ты сразу про ребенка не сказала?
Софочка молчала-молчала. Ответила так:
– Я сама хозяйка своего счастья. Если бы сказала тебе – уже и не одна, а надо распоряжаться вдвоем. Неужели непонятно?
И ушла. Хромать стала больше, это Иона приметил. А лицо еще красивее, чем было.
В голове у Ионы вертелись разные мысли, но ничего не клеилось одно к другому. Ночь проворочался, спал урывками. Хорошо – назавтра не его смена. День пролежал, как чумной. Вечером отправился к Конникову.
Тот встретил его радостно. Был дома один – окна настежь, прямо на паркет летят мокрые снежинки.
– А, помнишь меня, Ёнька! Без Конникова никуда. А мне нужен надежный человек. Сейчас выпьем, покушаем. Ангелина столько готовит, что половина скисает, не успеваю съедать.
Конников болтал без передышки, про какие-то планы, про таксопарк. Оказалось, он уже из таксистов перешел в начальники среднего размаха и что-то махерит с запчастями. А на складе окопался недотепа. И не мешает, а лучше бы своего человека поставить.
– Ну как, Ёнька, пойдешь ко мне? Подумай. Самостоятельная работа, деньги хорошие, я тебя в обиду не дам.
Иона для приличия сказал, что подумает. И приступил к главному.
– Я, Василий Степанович, пришел посоветоваться. Насчет одного положения, которое у меня сложилось. Тут женщина от меня родила ребеночка. Я бы на ней запросто женился, но родители ее категорически против. К тому же ребенка она оставила по месту родов – в каком-то городе, не знаю, где.
И так далее, больше про непонимание ситуации, а не по фактам.
Конников выслушал, не перебивая. В конце спросил:
– Ты мне одно скажи – эта женщина хочет за тебя замуж?
Иона пожал плечами:
– Честно вам скажу, Василий Степанович. Она калека с детства, думаю, это на нее наложило тяжелый
