— Факт в том, что, если бы калитка и ворота были заперты на замок, если бы закрывалась дверь в сени, побоища не произошло бы. Хотя… — товарищ Рабас пристально посмотрел на меня. — Хотя, сдается, вы попросту перелезли бы через забор, а, Лойза?
— Мы их преследовали, и если понадобилось бы, то перелезли бы и через забор, — откровенно признался я. — Они разграбили наше ранчо.
— Так. — Товарищ Рабас вздохнул. — Значит, они ограбили ваше ранчо. А вы за это загнали их на птичник и обстреляли яйцами. Логика — дальше некуда. Если у меня что пропало, так пусть и у тебя ничего не останется — так, что ли?
— Мы попали на птичник, потому что погнались за ними… А яйцами кидаться начали они.
— А вам не пришло в голову, что вы уничтожаете чужое имущество?
— Об этом мы не подумали.
— Что ж, возможность подумать мы вам предоставим. А теперь, шериф, выйди-ка — мы тебя позовем. Шериф!
Сделав непроницаемое лицо, товарищ Рабас выпроводил меня за дверь. В коридоре каменного здания, где и пол был тоже вымощен камнем, меня затрясло от холода. Выбежав на залитое солнцем крыльцо, я сел верхом на цоколь. После недолгих и бесплодных размышлений о неясном будущем я поднял глаза и увидел остальных участников разбирательства, которые шли через площадь. Шествие возглавляли три суровых родителя, такие же мрачные, как и мой, а за ними тащилась моя компания — Тонда, Миша и Алена. Они шли, как на Страшный суд.
4. В изгнание
С набитыми рюкзаками за спиной мы выступили в поход, который должен был стать частицей наказания, вынесенного комиссией национального комитета. Мы вышли из деревни, оставив позади себя все: родной дом, нашу лесную обитель, кино, купальню, а самое главное — вольную и беспечную каникулярную жизнь. Хотя нам предстояло всего лишь пятикилометровое путешествие, но тяжким грузом лежали на нас не только туго набитые рюкзаки, но и невеселые мысли — прибавьте к тому же и палящие лучи солнца.
Мы еле плелись.
Немного погодя нас обогнал полупустой автобус, направлявшийся как раз в ту сторону, куда было нужно и нам, точнее сказать, куда нам было предписано явиться. Мотор затарахтел, и, злорадно сверкнув на нас стеклами окон, автобус прибавил скорость и стал взбираться по склону. Вскоре запыхтели и мы, только про себя, чтобы Станда не подумал, что мы не выдержим.
Станда шел, насвистывая, впереди, небрежно перекинув рюкзак через плечо. Шлось ему легко — был он на добрых полметра выше и на десять лет старше каждого из нас. Станде поручили работать с нами в приказном порядке, и мы не видели в нем ни друга, ни недруга — скорее всего, что-то вроде воспитателя. Когда нам выносили приговор, он сидел молча. Только пристально, изучающе разглядывал нас, как будто прикидывал порцию порки. Но до этого не дошло. На третий день каникул нам было приказано собрать рюкзаки и отправиться под его началом на работы в район старого замка — это на границе Градиштьского и Винтицкого районов.
— С сегодняшнего дня у вас новый шериф, — возвестил товарищ Рабас. — Это инженер Михал. Вот он. А новое ранчо можете назвать по своему усмотрению. Назад в деревню вернетесь, когда приведете его в порядок. Но не раньше чем через месяц, на меньшее не рассчитывайте. Сейчас замок в запустении, а должен стать санаторием для ваших товарищей. Ну как, идет? Поможете?
Я был поглощен рассматриванием резиновых сапог председателя кооперативного товарищества Караса, торчавших из-под стула напротив: от их рифленой подметки отваливались брусочки спрессованной глины. Когда он менял ноги, глина сыпалась с другого сапога. Я подмигнул остальным и обнаружил, что их взгляды прикованы к тем же сапогам. В себя я пришел от толчка в спину.
— Ты что, говорить разучился? — проворчал отец. — Товарищ Рабас задал тебе вопрос, отвечай.
— Ну… — пытался сосредоточиться я, — я бы, конечно… мы бы… Ну, мы, значит, туда пойдем.
Потом нас распустили по домам, но, прежде чем мы оказались во дворе, нас окликнул пан Михал:
— Подождите меня на улице!
Мы стали ждать. О пане Михале нам было известно только то, что он несколько лет учился в институте в Праге, а после окончания учебы стал работать в нашем кооперативе. Титул его вызывал у нас уважение. Инженер! Один из тех, о ком пан учитель говорит, что только они — инженеры и ученые — будут владеть миром. Ну, на властелина он совершенно не похож. Носит синие техасы, такие же, как, к примеру, на нас с Мишей, обыкновенную пеструю рубашку с открытым воротом и кеды.
Когда все взрослые ушли, Михал отвел нас в сторону, сел на землю и закурил. И снова стал смотреть на нас так, будто книгу листает, пока мы один за другим не опустили глаза, уставившись в траву.
— Ну что, владельцы ранчо? Как самочувствие?
Мы промолчали.
— В общем, не очень, как я понимаю. Однако те… — Он на мгновение замялся, подбирая определение для нашей яичной битвы. — Однако убытки вы как-то должны возместить. Чем будем заниматься, определим на месте. Я и сам еще толком не знаю, что нас ждет и чего не миновать. Пусть это окажется приятным сюрпризом. — Пан Михал в упор посмотрел на меня. — Ты был за главного?
— Да, пан инженер.
— Забудь про это. Никаких титулов, предупреждаю заранее. С этой минуты я для всех Станда. Ясно?
— Ясно.
— Все поняли?
— Да, Станда.
— Вот и хорошо. Но это не значит, что я буду все вам спускать. Ты по-прежнему будешь вожаком и, как только мы тронемся, станешь моим заместителем, ответственным за порядок. Выгоды от этого никакой, только спрос. Ну как, согласен?
— Согласен.
— Отлично. В понедельник уже начнутся каникулы, а мы встретимся в восемь утра здесь, у здания национального комитета. Понятно?
— Понятно, Станда.
На том и расстались. Остаток недели мы хотели использовать по своему усмотрению и урвать себе хотя бы частичку того, чего мы лишались из-за трудовых будней в замке. Но родительский заговор был продуман до мелочей: утром мы отправляемся в школу, во второй половине дня — из школы тотчас домой. И больше никуда ни на шаг. Так что тот самый понедельник, когда поутру нам предстояло пуститься в путь, с каждым днем становился для нас все привлекательней, потому что в замке нас ждало освобождение от причитаний матерей и отцовских наставлений.
Наконец, сгибаясь под тяжестью увесистых рюкзаков, мы собрались перед зданием национального комитета, и тут наши мамы вдруг часто-часто заморгали и зашмыгали носом, а когда мы тронулись, в дорожную пыль полились потоки слез. Нас это очень удивило.
Но еще хуже было, когда мы проходили мимо пруда.
— Привет, штрафники! — орала ватага голых счастливчиков, молотивших ладонями по воде, которая гейзерами взмывала к небу.
— Айда к нам купаться! — Они из кожи лезли вон, стараясь изобразить, как им весело барахтаться.
Эта картина просто разрывала нам сердца.
— Смотреть прямо перед собой! — скомандовал Станда и зашагал вперед.
Оторвав глаза от водной глади пруда, мы ощутили себя бедуинами, которые проходят мимо оазиса, не
